– Как? Как ты говоришь? – лейтенант наклонился к самым губам Глеба, почти касаясь их ухом.
– Полковник Поливанов, старлей, По-ли-ва-нов, – по слогам выдавил из себя Глеб, почти теряя сознание.
– И что я ему должен сказать? Что? – тяжело дыша и заглядывая в гаснущие глаза Глеба, зашептал старший лейтенант.
– Скажи ему, что Слепой жив…
– Слепой жив? – недоуменно повторил старший лейтенант.
– Да, Слепой жив…. Запомни телефон…
И Глеб дважды, превозмогая нестерпимую боль, повторил телефонный номер.
– Позвони ему немедленно… Поливанов Станислав Петрович.., полковник ФСК.. Ты меня понял, старлей?
– Так точно, – почему-то по-военному произнес старший лейтенант.
* * *
Глеб вновь потерял сознание Яркие круги – синие, красные, малиновые, темно-фиолетовые, побежали перед глазами, И Глебу показалось, что он куда-то падает, что он летит в бесконечно глубокую пропасть, цепляясь за какие-то острые углы, выступы, раня свое тело, ломая руки и ноги. Он пытается кричать, звать на помощь. Его голос уносится эхом вверх, а он все летит и летит, падает и падает И этому падению нет конца.
Глеб не осознавал, сколько времени он летит в бездонную черную пропасть, он не слышал разговоров врачей, не слышал воя сирен, мчащихся к городу «скорой помощи» и милицейского «уазика».
Когда он уже был в больнице Склифосовского, старший лейтенант наконец-то смог связаться с полковником ФСК Поливановым.
Тот выслушал доклад старшего лейтенанта Петра Вениаминовича Евинтова, поблагодарил его и только после того, как положил телефонную трубку, грязно, как портовый грузчик, выругался, проклиная Санчуковского и иже с ним.
* * *
А еще через час полковник Поливанов уже был в больнице. Глеб находился в коме. Хирург, только что отошедший от операционного стола, вышел в коридор к Поливанову и пригласил того в свой кабинет. Жадно закурил.
Поливанов молча ждал, что скажет хирург.
– Это ваш друг? – врач спокойно посмотрел на полковника ФСК.
– Да, это мой друг, – ответил полковник и тоже закурил.
– Знаете, мой прогноз неутешительный. Если ваш приятель продержится часа два-три и после этого придет в себя, то он будет жить. Но шансов очень мало, очень.
– Сколько, доктор?
– Что сколько? – не понял медик, давя сигарету в хрустальной пепельнице.
– Сколько шансов у моего друга?
– Думаю, пять или восемь процентов из ста, – каким-то холодным, леденящим душу голосом сказал хирург и закурил следующую сигарету. – Мы перелили ему почти полтора литра крови. Я сделал все, что было в моих силах, сделал все, что мог. И если Всевышнему будет угодно, чтобы ваш друг остался в живых, то он будет жить. А если он сильно нагрешил, то, значит, мои усилия были напрасны.
– Послушайте, Павел Николаевич, – Поливанов посмотрел прямо в глаза хирургу, – как быстро он сможет встать на ноги?
– Ну, вы даете! Ему для начала еще надо прийти в сознание, выйти из комы и только потом можно будет поговорить на этот счет. Однако вы, полковник, очень оптимистичный человек.
– Я знаю своего друга. Он обязательно выкарабкается, обязательно.
– Хотелось бы разделять вашу убежденность, хотелось бы, чтобы она помогла ему. А кстати, полковник, как имя и фамилия вашего друга? Как его записать в документах?
– Запишите его Федором Молчановым.
– Как вам будет угодно.
Хирург взял ручку и каким-то ломаным почерком записал на маленьком листке бумаги фамилию и имя своего пациента.
– И еще, доктор. Я оставлю своих людей, чтобы они охраняли Федора Молчанова.
– Вы что, с ума сошли, полковник?
– Так надо, Павел Николаевич, в целях безопасности.
– Наверное, вы им очень дорожите. Пусть будет по-вашему.
– С главврачом уже согласовано, – сообщил полковник Поливанов.
– Что ж, согласовано так согласовано. А не хотите ли рюмку коньяка, полковник?
– Не откажусь, – сказал Станислав Петрович и с благодарностью взглянул на хирурга.
– Думаю, и у вас была нелегкая ночь.
– Да, – признался Поливанов.
На столе появились бутылка армянского коньяка и две рюмки. Хозяин кабинета налил в рюмки коньяк, а затем покачал головой.
– Знаете, ваш приятель, наверное, родился под счастливой звездой.
– Давайте выпьем за его здоровье, – предложил полковник ФСК.
