Если бы кто-нибудь посторонний увидел, как отец общается с домочадцами, то, наверное, решил бы, что видит перед собой клоуна на досуге. И крепко бы ошибся. Дурачился он только с нами. Я бывала с папой на Заводе, и там отец превращался в другого человека — жёсткого в общении, скупого на слова. И, в отличие от нас с мамой, честолюбием папа не был обделён. Сначала он перешёл на должность главного инженер-мага (для непосвящённых дополнение «маг», разумеется, отсутствовало), а спустя несколько лет владелец Завода, олигарх Владислав Ладыженский, назначил отца полновластным директором Оленегорского Опытного. Ладыженский постоянно проживал в Мадриде, при дворе Императора, и вёл там, по слухам, рассеянный образ жизни. Его решение поразило умудрённых опытом старцев из Министерства магической обороны, к которому был приписан Завод. Министерство желало видеть на этой должности кого-нибудь седовласого и маститого.
До папы дошли слухи, что старцы неуважительно цыкали зубом и называли его, тридцатипятилетнего бородатого мужчину, «мальчишкой в коротких штанишках».
На своё первое заседание в Министерстве отец из принципа заявился в шортах.
— Они, как только увидели мои ноги, так сразу и попадали в обморок через одного. Я думаю, это от восхищения. Были поражены неземной красотой моих нижних конечностей, — с невозмутимым лицом рассказывал папа, — оставшиеся в сознании немедленно согласились со всеми предложениями по модернизации Завода. — И укоризненно добавил: — А ты, Данька, из джинсов не вылезаешь. Ой, напрасно!
В дальнейшем отец руководил Заводом столь успешно, что цыканье постепенно сошло на нет, а Ладыженский подтвердил аксиому, что олигархами просто так не становятся.
В середине июня мне исполнилось семнадцать, и к нам в дом прибыл инспектор Отборочной комиссии. Перед испытанием мама заварила в большом глиняном кувшине чай из сбора с оленьей травой. Этот настой, приготовленный по старинному фамильному рецепту, обладал способностью на время ослаблять магические способности. Рецепт передала маме её свекровь, моя бабушка по папиной линии. Она не получила в своё время высшего магического образования и всю жизнь прожила в деревне, но обладала несомненным талантом травницы. Как рассказывала мама, за её настоями приезжали даже из соседних Финляндии и Норвегии.
Мне так не хотелось попадать в Реестр, что я могучим усилием воли осушила чуть ли не весь кувшин.
Мама тоже выпила кружку за компанию.
— Это чтоб было понятно, в кого ты такая слабенькая. А то папа у нас сама знаешь — орёл! А я — так, библиотекарша, мне достаточно алфавит знать, чтобы правильно книжки расставлять.
Когда я вышла в гостиную, мне казалось, что все слышат, как плещутся во мне зелёные травяные волны — где-то в районе подбородка.
Инспектор оказался желтолицым крючконосым дядькой, сильно в возрасте, с холодным бесцветным взглядом и безразличным выражением лица. После небольшой светской беседы он слегка оттаял — оказалось, инспектор тоже закончил Горный, только значительно раньше. Отец предложил ему отобедать чем бог послал, инспектор любезно согласился. Дорога в наш посёлок была долгой, и предложение отца оказалось кстати.
За обедом мужчины перемыли кости профессуре родного института и каким-то обнаружившимся совместным знакомым. Мы с мамой сидели и помалкивали, в мужские беседы не встревали, и под столом держали друг друга за руку.
Я боролась с желанием булькнуть.
Наконец со светской частью было покончено, настало время испытания. Мама вывела меня на середину гостиной. Чувствовала я себя при этом неловко. За последние годы мой организм стремительно пошёл в рост. Иногда, глядя в зеркало, я в сердцах обзывала себя «гадким цаплёнком». Теперь я не знала, куда деть руки и ноги, казавшиеся слишком длинными.
Инспектор приступил к делу, разом посуровев. С крепко сжатыми губами и нахмуренными бровями он активировал магический жезл и, переключая жезл на разные режимы, несколько раз прошёлся вокруг меня. После каждого полного круга он останавливался и записывал показания в талмуд, на кожаной коричневой обложке которого красовались семь красных круглых печатей.
