И тогда нам тоже повезло. Мы ставили на сикслайн. Если проигрывали, то чуть-чуть увеличивали ставку. Самое длинное число проигрышей подряд было одиннадцать. В тот момент я думал, что мы слились подчистую. Нам хватало фишек еще на один спин. На кону стояло что-то близкое к ста долларам. Когда на двенадцатый раз выпало число из нашей шестерки, мы с Нинзей облегченно вздохнули. Получили фишки и встали из-за стола. Чистый выигрыш составил четыреста долларов или по две сотни каждому. Естественно, эти деньги мы пропили в тот же вечер. Точнее той же ночью. Ясное дело, что домой я попал только в пять утра. Пьяный, уставший и, главное, довольный.
Играть мне понравилось. Нинзе тоже. Мы всю ночь вспоминали подробности игры, наперебой обсуждая запомнившиеся моменты. Хотелось продолжать. Играть, играть и играть. Ощущение было такое, что мы знаем что-то, чего не знают остальные. Что у нас есть какое-то качество, которое позволяет побеждать. Такая смесь теоретических знаний, наглости, азарта и выдержки. Настоящий игроцкий коктейль. Мы не думали, что подсели на азартные игры. Мы вообще не задумывались над тем, что это может затянуть. Напротив, казалось, что в любой момент можно сказать – "Хватит" и этого будет достаточно. В любое время можно соскочить. Ведь мы же контролируем себя и свои чувства. Мы никогда не позволим страсти возобладать над разумом.
А раз так, то мы обязательно пойдем играть еще.
Как можно скорее.
– Вставай, вставай. В школу пора. – Мать трогает меня за плечо и легонько трясет.
Я потягиваюсь, приоткрываю глаза. Делаю вид, что просыпаюсь. Она уходит на кухню. Слышен звук наполняющегося водой чайника. Хлопает дверца холодильника. У меня есть еще десять минут до того, как она придет будить меня второй раз. Проваливаюсь в легкую приятную дрему.
– Все готово. Подъем. – Она снова тормошит меня. – Завтрак на столе.
Откидываю одеяло и сажусь на кровати. От холода кожа на руках покрывается маленькими бугорками. С кухни приятно тянет кофейным ароматом. Иду в ванную, засовываю руки под горячую воду, до красноты растираю лицо.
По смоленским меркам моя школа находится далеко от дома. Школа в центре, а живу я на Киселевке, это почти окраина. Рядом есть две школы, где я мог бы учиться, ходу до них пять минут. Но каждое утро я должен идти до остановки, ехать на автобусе, потом топать через парк. Потому что в гимназии специализированные классы, потому что школа нацелена на поступление своих учеников в институты, потому что там строгая дисциплина и лучшие учителя в городе. По крайней мере, так мне отвечали родители, когда я спрашивал их – почему все ребята из нашего двора ходят в шестнадцатую, а я должен каждое утро тащиться в эту дурацкую гимназию?
Автобус идет в семь тридцать пять. В семь тридцать я на остановке, хожу туда сюда до фонарного столба и обратно, стоять на месте очень холодно. Февраль в этом году в ударе, уже две недели температура не поднимается выше минус пятнадцати. Сегодня утром вообще минус двадцать три. Эх, еще бы два градуса вниз и можно было не идти в школу, при минус двадцати пяти отменяют занятия. На прошлой неделе во вторник отменили. Мы завтракали, а по радио объявили, что из-за холодов школы работать не будут. Я очень обрадовался, доел и пошел спать. Автобус приходит через шесть минут. Почти по расписанию. Проталкиваюсь через толпу к окну, царапаю ногтем заледеневшее стекло, потом дую на него, потом большим пальцем увеличиваю глазок и снова дую. Наконец, через него можно смотреть. Лбом прислоняюсь к стеклу, гляжу в окно. В темноте различаются силуэты деревьев, они причудливо изогнуты. Деревья плавно проплывают мимо. Становится плохо видно, глазок затягивается ледяной паутинкой.
В школе пусто, до занятий еще полчаса. У входа в раздевалку на стуле сидит пожилая уборщица, в ее глазах усталость и покой.
– Здрасьте, тетя Зина! – Звонко чеканю я.
– Давай, давай, проходи, не топчи, – ворчит она.
Спускаюсь в подвал, вытаскиваю сменку из шкафа, снимаю куртку и переобуваюсь.
Первый урок – география. Поднимаюсь на второй этаж, учительская открыта, внутри никого. Беру ключ от своего кабинета. Около дверей стоит бюст Пржевальского, путешественника, который что-то искал в Азии и нашел странную лошадь. Бюст большой и белый. Мраморный что ли? Пржевальский похож на Сталина, такие же солидные усы. Отвешиваю ему оплеуху и выхожу. Класс географии – соседний, открываю его и включаю свет. В кабинете тепло, мерно шумят батареи.
