Напротив церкви находился единственный в деревне постоялый двор, старое, наполовину деревянное здание, которое словно склонялось к дороге, высматривая возможных гостей. Что и понятно, поскольку недавно была выстроена дорожная застава, большая дорога проходила теперь в полумиле от деревни, путники там больше не появлялись, и постоялый двор превратился в простой трактир. Прошел год, как перестал слышаться здесь грохот карет, несшихся к почтовой станции, и они сделались для меня не более чем воспоминанием, смутным, но славным.
— Можешь прочесть вывеску? — спросила матушка.
— Да. «Роза и Краб». — Но тут же я признался: — По правде я не читаю, а знаю, что здесь написано. Но «Р» я узнал бы и без этого, и «К», конечно, тоже. Ты же понимаешь.
Когда, уже в давние времена, я спросил матушку, почему гостиница звалась так странно, она предположила, что слово «краб» обозначало сорт яблони. Как бы то ни было, картина на вывеске так выцвела от непогоды (да и живописец не отличался мастерством), что уверенно опознать можно было только розу, предмет же на заднем плане мог быть чем угодно, и мне нравилось видеть в нем не хорошо знакомый фрукт, а зловещего, похожего на паука морского обитателя.
— Еще немного, и ты будешь читать все что угодно, — заверила матушка, и мы, бредя через центр деревни, это обсудили.
Далее дома стали встречаться реже, по правую руку дорога вышла к реке и начала спускаться к Лугам, которые открылись теперь нашему взгляду: вокруг дома, в середине мутный пруд. Чтобы срезать путь к Силвер-стрит, где, как мне было известно, жили родные Сьюки, нужно было держаться правее, по краю Лугов. Но матушка никогда не ходила этим путем, потому что в паводок дорогу заливало и вообще это была не самая приятная часть деревни. Мы отвернули от Лугов и двинулись налево.
У домика на краю Лугов, где две пожилые сестры держали школу (я часто видел, как ходили туда и обратно ученики с книжками и грифельными дощечками), я спросил:
— Когда я научусь читать, я пойду в эту школу?
— Нет, я и дальше буду сама тебя учить. У нас будет собственная маленькая школа, очень веселая. Я попросила дядю Марти купить нам целую кучу книг, во вчерашнем письме сказано, что он их отправил, теперь их можно ждать со дня на день. Вот эту новость я и хотела тебе вчера рассказать. — Она схватилась за лоб. — Ох, за этой суматохой я забыла утром ответить на письмо. Напомнишь мне позднее, Джонни?
— Как по-твоему, какие он выбрал книги?
— Ну, — отвечала она, — он был немножко нездоров, а потому попросил другого джентльмена, чтобы тот выбрал книги, — мистера Сансью, мы оба его знаем.
Мы миновали пруд, где скапливалась речная вода, и в конце Лугов достигли моста; там дорога разветвлялась. Левая дорога большим кругом шла по деревне — этим путем мы пользовались всегда; другая, нами не хоженная, поднималась на Висельный холм, к дорожной заставе.
— Ну, пожалуйста, давай поднимемся на холм.
— Тебе было сказано уже сто раз, что никаких виселиц там больше нет.
Это было правдой, но я не мог поверить, что там так уж и не на что смотреть.
— Да ну их, виселицы. Я другое хочу увидеть, ты знаешь.
— Хорошо, мы пройдемся туда, но только до заставы. Вначале дорога была зажата между высокой стеной слева и разросшейся живой изгородью справа, и по пути ничего нельзя было разглядеть. Однажды нам пришлось буквально вжаться в стену, когда с холма, подскакивая на дорожных камнях, прокатилась с грохотом большая повозка. Дальше верх стены местами был обломан, и мы видели по ту сторону густо-зеленый волнистый склон долины, там и сям украшенный случайным деревцем.
— Там вроде бы что-то блестит, — воскликнул я. — Как ты думаешь, это озеро?
— Это лесопарк при большом имении, — мягко заметила мать.
— Я вижу оленя!
— Да, они сохраняют дичь. — Через несколько шагов она добавила: — Кстати, Джонни, никогда не спрашивай Сьюки о ее отце. Ты сделаешь ей очень больно. Когда подрастешь, я тебе объясню.
Но я не слушал, потому что вот-вот должна была показаться застава. Временами я подскакивал, чтобы заглянуть за высокую живую изгородь, и однажды заметил верх большого фургона, который предшествовал нам под прямым углом к нашему пути. Немного дальше мне уже не потребовалось подпрыгивать, чтобы увидеть груз — высокие охапки соломы — и человека наверху, но не кучера и не лошадей; поэтому казалось, что человек этот парит по волшебству над изгородью, как мальчик из арабских сказок. Двигалась эта громоздкая колымага на удивление быстро — явно быстрее, чем я, пеший. Взволновавшись, я повернулся и крикнул:
