Ни «пломбира Глинки», ни «тимбалей пушкинских», ни «буше Смоленск», ни «тартолеттов долгоруковских» никогда не существовало. Не было, конечно же, и «супа-пюре барятенского», и «крокетов скобелевских».
Все это - смелые и ничем не обузданные фантазии повара. И совершенно не понятно, что на самом деле подавали на обеде в честь открытия памятника Михаилу Глинке.
Кстати, в 70-е рядышком с Глинкой установили мощные динамики, и они через определенные промежутки времени играли что-нибудь из глинковских произведений. Тоже, по тем временам, весьма авангардистский проект.
Рядом с «Блонье» размещалось Александровское реальное училище. В нем учился писатель Соколов-Микитов. Вот как он описывал свою alma mater: «Училище с первых же дней напугало сухой казенщиной, суровым бездушием учителей, одетых в чиновничьи мундиры. Пугали недобрые и грубые клички, которыми именовали своих наставников ученики. Кто и когда выдумал эти злые и меткие прозвища, от которых веяло бурсой, давними временами?
Раз положенная кличка оставалась за учителем навеки, переходя из поколения в поколение учеников. Учителя русского языка Насоновского все называли Скоморохом, учителя арифметики - Смыком, классного надзирателя - Козлом и Плюшкой, учителя алгебры - Бандурой. Кроме этих кличек были клички и посолонее».
В небольшом же отдалении располагалась и казенная гимназия. О ней отзывалась другая будущая знаменитость - Николай Пржевальский: «Подбор учителей, за немногим исключением, был невозможный: они пьяные приходили в класс, бранились с учениками, позволяли себе таскать их за волосы… Вообще вся тогдашняя система воспитания состояла из заучивания и зубрения от такого-то до такого-то слова».
Да что говорить - сам инспектор П. Д. Шестаков признавал: «Педагогический персонал, за немногим исключением, состоял из лиц, сильно подверженных известному российскому недугу: пили не только преподаватели, но и лица, стоявшие во главе учебного заведения, даже сам директор „страдал запоем“, на квартирах некоторых учителей и даже в доме благородного гимназического пансиона в квартире инспектора происходили „афинские вечера“, на которых учителя пировали и плясали со своими гетерами… Воспитанников же, подглядывавших, что делается на квартире у инспектора и в каких более чем откровенных костюмах там танцуют их господа наставники, любитель „афинских вечеров“ таскал за волосы и драл розгами. Эти наказания, конечно, ни к какому результату не приводили».
Кстати, воспитанникам многое прощалось. Владимир Лакшин приводил рассказ некого смолянина о другом смолянине, гимназисте Боровикове: «Боровиков задумал покушение на предводителя дворянства Урусова, в имении которого жестоко расправились с бунтовавшими крестьянами. Гимназисты и реалисты, в числе которых был Соколов-Микитов, сложились, купили ему два маленьких дамских револьвера. Дело было зимой. Боровиковский подстерег Урусова, когда тот вышел из дверей Дворянского собрания и собирался сесть в экипаж. Он выстрелил в него почти в упор, но „человека не так легко убить, оказывается“. Урусов бросился в сугроб, а юный террорист убежал».
Какому наказанию подвергся террорист? Был изгнан из гимназии. И все.
По современному «Блонью» ходят занятнейшие личности. Некий Даня, последователь обэриутов, облаченный в черный костюм и тюбетейку. Колоритный дедок-ветеран, который, как только увидит девушку с открытым пупком, сразу начинает вопить на весь сад:
- Голопузикам позор! Голопузикам позор!
А если вдруг увидит кого в «рваных» джинсах - сразу начинает предлагать иголку.
На скамеечках «Блонья» в хорошую погоду смоляне сидят и пьют из бутылок пиво - и никакая милиция их не гоняет.
А в бывшем ресторане «Днепр» (ныне - концертно-выставочный комплекс «Днепр») несколько месяцев назад с успехом выступил московский, тоже вроде как альтернативный, поэт, полиглот, художник и фотограф Вилли Мельников.
Город позволяет каждому своему жителю жить так, как он захочет.
Дедушке- ветерану -спокойно выражать протест против голопузиков.
Самим голопузикам - спокойно пить пиво на лавочках.
