– Так, а теперь репризу, – руководил Рудик. – Ну, диалог.
Тут пришлось поломать голову…
– А у вас есть враги? – спросил Аркаша музыкантов.
– В смысле?
– Враги, конкурэнты?
– Да нет…
– «Земляне», – вспомнил барабанщик. – Они у нас песню украли и поют теперь на концертах своих.
– А вам это нэ нравится?
– Ну да…
Аркаша стал быстро ходить по сцене, соображая. Качал висящую руку.
– Давайте тэк… Вы играете, и тут прихожу я. Ты, – кивнул на Жору, – говоришь: кто нам мешает? Я говорю: Я – Аркаша Северный. Здэсь рэпетирует всемирно известный ансамбль «Земляне»? А ты говоришь: нет, мы «Россияне». Я говорю: о, вас-то я и ищу. И мы – бахаем. А, как?
Жора флегматично пожал плечами:
– Ну давайте… Только я скажу: мы не «Земляне», мы одна восьмая часть – мы «Россияне».
– Так дажэ лучше! Погнали!
Но ни с первого, ни со второго раза этот диалог записать не получилось. То скрип якобы двери – для этого гнули микрофон – был слишком сильный, то Жора сбивался, то Аркаша. Наконец звуковик остался доволен, и зазвучал усталый марш, потом густой, с хрипотцой баритон:
Над моим городом луна сегодня светит,
Видны, как днём, ладони старых площадей.
И я иду, меня никто, никто не встретит,
А лунный свет заставил вспомнить вновь о ней.
Луна Исакий будто вновь позолотила,
В волшебном свете разведённые мосты.
Прошли года, пускай она меня забыла,
Но этот город – совершенство красоты.
– Прох-ходочку! – крикнул Аркаша, и пианист, будто они заранее договорились, выдал пронизывающее душу соло.
В сиянье золота на Аничковом кони,
Блистает золотом Суворов над Невой,
И как живые, стали юноши Фальконе,
А тень Фальконе будто следует за мной…
После этой песни дело пошло живее. Аркаша в общих словах объяснял музыкантам, как и что играть, махал здоровой рукой человеку за магнитофоном:
– Включай, Серый!.. Перенесёмся в Москву. Песня про печаль.
Ночь тьмой окутала
Бульвары и парки Москвы,
А из Сокольников
Пьяненький тащишься ты.
Денег нет. Мыслей нет.
Машины уносятся вдаль.
И, как всегда, со мной
Пьяненькая печаль…
Пьяненькая печа-аль,
Пьяненькая печа-аль…
– А теперь очень грустная песня про несчастных, но коварных женщин, которых немало в наших больших городах… «Бомжихи».
Эх, у вокзала шляются бомжихи,
Жаждущие выпить и поспать,
Голосом охрипшим очень тихо
Предлагают время скоротать…
– А слэдующей пэсней, – Аркаша вновь переходил на одесский говорок, – хочу вспомнить своего парижского друга Алешу Димитриевича. Поехали, «Рэссияне»!
А я милого узнаю а по походке,
Он носит, носит брюки галифэ,
А шляпу он носит он панаму,
Ботиночки он носит а нариман.
А шляпу он носит он панаму,
Ботиночки он носит нариман…
– Песня о конце гражданской войны!
Четвертые сутки пылают станицы,
Потеет дождями донская земля.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина.
А где-то лишь рядом проносятся тройки,
Увы, не понять нам загадочных лет, —
по лицу Аркаши скользнуло замешательство, словно он забыл слова, но вступил со следующей строкой вовремя:
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина.
Когда песня закончилась, мужчина в очках заметил:
– Так и не хочешь комиссаров вставлять. А такой ведь образ: «А в комнатах наших сидят комиссары, и девочек наших ведут в кабинет».
– Не лежит душа, Рудик. Но вот не лежит, и все. Не могу про комиссаров петь.
– А так не в рифму получается.
– Шо ж… Следующая песня…
Раза три Аркаша успевал нырять под трибуну. Прихватывал с собой и пианиста.
– Олег, – хлопал его по плечу, – ты отлично чувствуешь мой стиль. Специально учился?
– Да я в «Кронверке» играл.
– О, хорошая школа! Продолжаем?.. А теперь песня про пагубную зависимость под названием «Анаша»…
Опьянение Аркаши, которое проявилось в том, что голос его стал напоминать покрикивания алкашей у павильона, совпало с окончанием плёнки.
– Всё, – объявил человек за магнитофоном. – Генуг.
– Ну и ладненько.
Музыканты, Рудик столпились возле магнитофона и стали слушать куски записи, а Аркаша забрал из-под трибуны пальто и недопитую бутылку вина и спустился к Михаилу, Андрею и Вите.
– А вы кем будете, молодые люди?
– Музыканты.
– Это понятнэнько. А так? – Прищурился. – На стиляг вроде не похожи, и на хиппи…
