В машине разговорились. Он все еще любит меня. Или это уже привычка? Саша прав: если б не Игорь, многое сложилось иначе. Детей он любит. Каждого из троих по-своему, и всех вместе одинаково. Тро-их. Их тро-е. Ладно, не буду себя накручивать.
Саша сказал: вероятно, его скоро на пенсию. Ну, до пенсии ему далековато. Говорит, многие со своих мест полетели. Действительно. Что в стране делается! Оказывается он знал второго секретаря в Нижнем. Вчера во «Времени» среди прочих его упомянули. А он еще с папой работал. Ничего у них не меняется! Ничего!
9 июня. Суббота.
Последние дни пишу только о госте. Его появление у меня – событие.
В полдень звонил Аркадий. Пригласил мальчика к телефону. Протягиваю трубку. Тот отрезал: «Меня нет!» Нелепая ситуация.
Аркадий говорил резко. «Мальчишка утратил чувство реальности», «амбиции ставит выше здравого смысла». Еще многое наговорил сгоряча. Но в чем вина племянника, так и не сказал. Значит, виноваты минимум оба.
Вечером играли в шахматы. Из-за дождя рано стемнело. Наверное, погода повлияла на настроение мальчика. Захотел выговориться. Сначала, извинился за вчерашнюю колкость на мой вопрос о чтении. Надо же, запомнил! Сказал, что «всеяден». В детстве читал индейские романы. Далее Лондон, Хемингуэй, Экзюпери и остальное, что выпускало отечественное книгоиздание от «их», до «Петушков». О Платонове, Набокове не слышал. К страстям по Христу Булгакова и Айтматова равнодушен. Солженицына и Бродского назвал «врагами» и засмеялся. Довлатова, Зиновьева, Соколова, Максимова, Аксенова, всех, от кого сейчас стонет «чтивый» люд, смел в одну корзину. Говорит: коль через десять лет их издадут, прочтет! Может так и надо? На Чейза, Флеминга, Бенчли зевнул. Предложила ему кое-что из библиотеки отца. Слава богу, она не распалась, и ничего не ушло на папиросную завертку.
Вдруг рассказал о ссоре с дядей. О себе – язвительно. Родственникам тоже досталось. «Когда не думают, то говорят, что думают!» Я рассмеялась. Теперь понятна его фраза о консультации у тети. Представила Аркашу, когда тот умничает. Позер. Наталья, пожалуй, нудновата и не умна. Про девочек ничего не скажу. Видела их, когда им было десять-двенадцать лет.
Проницателен. Мне всегда казалось: в двадцать они самовлюбленны до близорукости. А очки – с розовыми стеклами. Ну, это уже стариковское, дорогуша!
Аркадий обязан был помочь мальчику. Во всяком случае, не так трусливо от него шарахаться. А если бы я оказалась на месте Аркадия? То-то! Холодок, опаска, жуть сразу остудили добрые позывы. Мальчик ни без иронии это заметил. Он очень чувствителен к фальши, и с ним нужно быть осторожной. Резонерство его раздражает, он сразу замыкается.
Я слушала его исповедь и старалась понять, откуда в нем столько злости? Нет, не злости. Настороженности к людям.
«…отец ушел от нас, когда мне исполнилось шесть, и я впервые поднял с пацанами брошенный прохожим окурок…»
«…любовь к учебе отшибли в школе. Считали трудным. Раз в неделю напоминали об этом матери. Школьная история и литература – жеванная пережеванная тягомотина! Толстой или Достоевский в зрелом возрасте пропустили через себя страдания, на надрыве рассказали о нем». Так и сказал, на надрыве! «А нам в шестнадцать лет вмяли в мозги то, что иным до смерти не понять. Этот герой положительный, этот – отрицательный. Я «Преступление и наказание» лишь в армии прочел. Только там Раскольникова почувствовал. Как после такого зубрить, чтобы не было мучительно больно, да, толстый пингвин, что-то прячет?»
«…сторожиха не гнала меня со школьной вишни, как всех пацанов. Жалела. Мать просила ее присмотреть за мной в группе продленного дня. На вишне я был не опасен для оконных стекол и одноклассников…»
«…приводов в милицию не имел, пил только с теми, кто не выносил этого дела втихоря, в общественном туалете и «из горла». Но участковый с похмелья, бывало, притормозит на мотоцикле и спросит: почему прогуливаю школу, и кто гробанул газетный киоск за углом?»
«…из армии уволился старшиной. По-моему, это единственное место, где приручают тупость и обуздывают ум. В тюрьме не был. Не знаю. Говорят, похоже. Отцы-командиры не настаивали на том, чтобы я остался на свехсрочку куском (прапорщиком). Никто не любит подчиняться. Но у иных на это аллергия. При злоупотреблении – с летальным исходом…»
