Эмине вернулась на следующий день под вечер с новостью. Она арендовала дом вдовы, жившей с двумя дочерьми, и собиралась тотчас туда переселиться. Мюрвет вроде как возражала, но ничего изменить не могла. Эмине собрала свои вещи. Когда она, забрав с собой дочерей, садилась в повозку, то сказала Сеиту:
– До свидания, сынок, мы больше не будем мучать тебя.
Он ей ответил с сарказмом:
– Ради Аллаха, мама. Доброго пути!
Дом казался абсолютно пустым. Мюрвет заплакала. Она могла бы проплакать весь вечер, но понимала, что в таком случае заставит мужа разнервничаться. Слава Аллаху, тем вечером они были приглашены к Сафийе и Сулейману и, взяв Леман, поднялись на верхний этаж. Сеит сидел за столом, взяв жену под руку. Он часто целовал ее, гладил ее руки и волосы. Сафийе и Сулейман реагировали на это совершенно естественно. К ним присоединился и маленький Хасан. После двух бокалов вина он опечалился и погрузился в мысли. Сеит, потрепав его по плечу, спросил:
– Что с тобой, маленький поэт? Снова пишешь стихотворение?
Прозвищем Хасана было Поэт Хасан. Он получил его от друзей Сеита, так как постоянно писал стихи. Когда он немного выпивал, то закрывал глаза и начинал читать свои вирши. Большинство из них было о печали, любви и безысходности. Хасан чувствовал бесконечную тоску по своей семье. Он тосковал по Крыму. Иногда он переставал стесняться и ревел навзрыд.
Сафийе подхватила:
– Правда? Ты пишешь стихотворение, Хасан? Ради Аллаха, пожалуйста, прочитай нам одно.
Юноша начал:
Посмотрите, друзья, что со мной сотворила судьба:
Лишила ума от любви, разум мой забрала…
И тотчас замолчал. Бросив на Сафийе тоскливый взгляд, он отвернулся, скрывая слезы.
* * *
Леман исполнилось три месяца. Сеит обожал дочь. Светло-русые прямые волосы начали появляться на ее голове. Ее глаза были карими.
Сеит укладывал дочку на кровать, сам вытягивался рядом и разговаривал с ней, как со взрослым человеком. Малютка словно понимала, что ее отец ведет себя с ней по-другому, нежели окружающие, и берегла для него свои самые красивые улыбки. Когда приходила очередь матери заворачивать ее в пеленки, она разражалась криком. Быть с отцом было свободой, счастьем. На кровати, под теплом солнца, проникавшего сквозь занавески, оказаться в руках отца только в распашонке было для нее большим удовольствием. Сеит же очень хотел, чтобы дочь поскорее выросла. Он знал, что они с Леман будут хорошо ладить.
Дела Сеита шли в гору, и он часто приносил жене подарки, купленные в шикарных магазинах в Бейоглу.
Эмине раз в два-три дня приходила днем и помогала Мюрвет – кипятила детские пеленки, гладила. Жить раздельно было лучшим решением для всеобщего спокойствия, и никто уже на эту тему не говорил.
Той осенью Сеит продал прачечную. Для процветания ресторана были необходимы дополнительные деньги. К тому же бухгалтер прачечной Петр Сергеевич покинул Стамбул и обосновался в Париже. Сеит боялся, что не сможет найти на его место человека, которому сможет доверять в той же степени. Смысла в том, чтобы держать прачечную, расходы которой он не мог контролировать, не было.
Однажды сентябрьским днем Мюрвет, развешивавшая в саду вещи, которые постирала ее мать, заметила повозку, которая остановилась у ворот. Приехал маленький Хасан. Внешний вид Хасана, который, как и Сеит, проявлял чрезмерную заботу о своей внешности, был безупречным – он был в белоснежном костюме и шляпе. Мюрвет с удивлением смотрела на мешки, которые он выгружал из повозки. Должно быть, Сеит что-то отправил, но что – разобрать она не могла.
– Что такое, Хасан, что это ты привез?
– Скатерти из ресторана, невестка.
– Что делать с этими скатертями?
– А что делать? Постирать и накрахмалить.
Оторопело глядя на скатерти, полотенца, салфетки и покрывала, брошенные у ее ног в дверях бельевой, Мюрвет всей душой желала, чтобы этого не видела мать. Но от матери, разумеется, было невозможно ничего скрыть. Эмине сразу начала причитать:
– Мне стирать пеленки или эти ресторанные тряпки?
Мюрвет постаралась ее успокоить:
– Не трогай их, мама, я сама потихоньку постираю. К тому же не обязательно стирать все сразу, в ресторане есть запасные.
