– Петрович, вы ведь вчера сказали заливать полный бак!
– Правильно сказал. Нам нужно сегодня в двух местах побывать: в Нижнем Мосту и в Яблоневке. В Яблоневке, Артем, председателем тамошнего колхоза работает мой приятель, Герасимов Коля. Там проблем быть не должно. А вот в Нижнем Мосту председатель - мой старый противник, Колька Ткач. Голоса нужны, иначе бы в той местности ноги моей не было…
Орлов неспешно размял свои длинные ноги, испытывающие от сидения сзади известный дискомфорт, глянул на часы.
– Половина восьмого. Скажите, Петрович, а в чем причина вашей вражды? Я имею в виду Ткача.
– Бабу увел в молодости, какие тут еще причины могут быть! - рассмеялся Чебуреков, - учились мы с ним на одном курсе в сельхозинституте, ухаживали за одной и той же девушкой, но она выбрала меня. Олечка является моей супругой вот уже двадцать лет, такие вот дела.
– Да ну? - усомнился Артем, - за двадцать лет уже можно и простить было. Экий ваш приятель злопамятный!
– До того злопамятный, падла, что на моей родной сестре женился! - признался как на духу кандидат.
– Так что, он ваш зять, получается?
– Зять, - подтвердил Василий Петрович, - но мне от этого не легче. Палки мне в колеса он точно ставить не будет, но и помощи от него не дождешься. Поэтому мы к нему первому и едем.
– А что? - не понял Артем.
– Приедем к восьми утра - люди все на местах. А если бы приехали к обеду, нам бы сказали: люди все на полях, и собрать их нет никакой возможности. Вроде как и придраться не к чему, но и спасибо говорить тоже не за что. А вот Колька Герасимов - совсем другое дело! Он народ даже ночью собрать может, если его друг Вася попросит. Потому что с Колькой мы никогда и ничего кроме денег не делили, ха-ха!
Артем покивал головой, показывая, что шутку оценил. Можно подумать, что люди из-за денег головы друг другу не отрывали! Вообще, узнав своего нового шефа поближе, Орлов решил, что работать с ним можно. Если смотреть беспристрастно, то совхоз, которым управлял Чебуреков, считался в районе одним из лучших. Пользуясь своими многочисленными связями, он добился того, что в его хозяйстве почти половина техники была импортной - немецкой, а остальная - от известных отечественных производителей. Новые комбайны, сажалки, опрыскиватели и разбрасыватели шли в его совхоз якобы для испытания на месте: будет ли работать на нечерноземе Средне-Европейской равнины агрегаты, предназначенные для цивилизованных, игрушечных полей Западной Европы. После испытаний техника, само собой, оставалась в хозяйстве.
Чебуреков оценил молчание своего помощника, как раздумья над своей последней фразой, и попытался сформулировать мысль конкретнее.
– Артем, ведь деньги сами по себе значат много, но не все. Порой пара-тройка хороших связей может сделать гораздо больше, чем ворох зеленых бумажек. Ваш директор, Михаил Владимирович, приехал в Березовку за тысячи километров отсюда - учил киргизов сеять репу. У него денег не было вообще, а из знакомых - один я. Совхоз ваш в то время трясло, как пьяного эпилептика, люди бежали из него. На машинном дворе, дай бог памяти, стояло пять тракторов и два «газона»-инвалида. Весь двор покрывала такая грязь, что трактора друг дружку вытаскивали за хвосты. Зато теперь как все здорово, правда! А ведь пять лет назад я лично мотался в область, чтобы помочь Птицыну на первых порах!
Василий Петрович говорил все это просто, не рисуясь, и Артему становилась все понятней та совокупность неуловимых рычагов и паутинок, благодаря которой функционировала постсоциалистическая система сельского хозяйства в стране. Смесь фермерских и коллективных хозяйств, позволявшая государству, как минимум, оставаться «при своих», а при оптимальной ситуации - поставлять сельскохозяйственную продукцию на экспорт. Ведь принцип коллективного ведения хозяйства, так красиво выглядевший на страницах «Манифеста», в условиях свободного экономического плавания полностью несостоятелен. Из-за человеческого фактора, то есть, чисто субъективных причин. Просчеты и недооценки возвели «Манифест» в ранг утопической фантастики, все будущее в фэнтэзийном мире которой строилось на ложной аксиоме: «Бытие определяет сознание». Бородатый создатель «Манифеста» перепутал себя с Творцом и как бы забыл о глубинах этого самого сознания. То бишь, про тихий омут.
