Абсолютно несущественно, какой эпизод моей жизни послужил «тумблером», взлетной площадкой для перехода в состояние парения. Важно то, что мне удалось попасть в поток, ощутить ликующее, вдохновенное чувство полета — миг между прошлым и будущим.
Такой подход коренным образом отличается от традиционных представлений, в частности, от модной ныне теории кармы. Красивый кармический театр впечатляет драматизмом. Идея кармы подразумевает тяжкий груз грехов и проступков, совершенных в прошлом. И избавиться от них можно лишь путем покаяния, раскаяния, страдания, искупая былые ошибки в течение жизни (или многих жизней). Приняв одно время идею кармы, авторы долго терзались вопросом: как отныне жить со всем этим грузом?! На самом деле, мы сами взваливаем этот груз на свои плечи, разделив идею кармы, которая, как и любая другая идея, является коллективной галлюцинацией, иллюзией.
Полностью избавиться от игры в причинно-следственный театр достаточно сложно — настолько она впиталась в личность. Но, если относиться к идее кармы легко, с юмором, то искупление кармы происходит гораздо быстрее и без страданий. Можно отрабатывать карму целую жизнь (или много жизней), а можно попытаться это сделать в течение месяцев, дней, часов, минут. Можно весело подмигнуть, забавно подпрыгнуть — и тысячелетней кармы как не бывало. Отношение симоронцев к этому вопросу выражают поговорки: «Держи карму шире», «Своя карма ближе к телу».
Как удержаться «в этом мире бушующем» на орбите парения? Прежде всего, не ставя перед собой таковую цель! Ибо ожидание результата — это планирование, ориентация на пункт приезда, то есть заведомый уход с орбиты парения. Это всегда проект, ибо, сколько бы мы не обманывали себя, но мы ждем чего-то определенного. И пытаемся втиснуть бесконечное разнообразие возможных исходов в прокрустово ложе планов, ожиданий. Когда мы не планируем ни конкретный результат, ни время его достижения (не ограничиваем творчество природы), то возможный исход часто превосходит наши самые смелые расчеты.
В Симороне принята шуточная универсальная количественная мера — «магическое» число 27. На вопрос: когда мне ожидать благополучный исход? — симоронист ответит: через 27. Причем никогда не уточняется, в каких единицах дается ответ.
Беда не приходит одна.
Народная мудрость.
В поисках принцессы Федор забрел в дремучий лес и вышел на чуть заметную тропинку, которая привела его к огромному замшелому валуну. Сквозь мох и плесень Федор едва различил надпись: «Налево пойдешь — голову потеряешь, прямо пойдешь — попадешь к Кощею, направо пойдешь — сгинешь без следа в виртуальной реальности!» Сел Федя на землю и крепко призадумался. И не заметил, как оказалась перед ним древняя старушка Дундуса.
— Что пригорюнился, добрый молодец, что голову повесил?
— Не мешай думать мне, старая. И без тебя тошно.
— Невежливо ты, Федор, со старшими разговариваешь.
— Пошла вон, бабка!
— Смотри, Федя, пожалеешь, — молвила бабуля и медленно растаяла. Было поздно. Усталость навалилась на Федю, и сморил его сон.
Во сне Федя плыл на байдарке по бурной речке Крямже. Проплывая под мостом через Крямжу, он услышал обрывок разговора:
— В этом году на Варгунских болотах не уродилась клюква.
— Какое мне дело до Варгунских болот, — пронеслось в Фединой голове.
Захотелось Феде поесть. Он причалил к обрывистому берегу, развел костерок и сварил душистую уху из щуки. Перед ушицей Федя выпил из фляжки домашней наливочки. Неожиданно он вздрогнул от резкого свиста. Глянул Федя на противоположный берег и ахнул. Там свистела и отчаянно махала руками все та же Дундуса.
— Чего тебе, бабка?
— Перевези меня на другой берег, голубчик.
— Некогда мне. За принцессой плыву.
— Да мне бы просто покурить с тобой.
— Я, бабуля, веду здоровый образ жизни. Не курю.
И поплыл Федор дальше. Какое-то время он размышлял:
— И чего не помог старухе? Небось, скучно одной в дремучих лесах. Ладно, пусть сама себя развлекает.
А ночью, когда он спал сладким сном, у Федора украли именную саблю «За победу над Змеем Горынычем».
— Одни воры кругом. Бардак в губерниях, — долго возмущался крестьянский сын. — В следующий раз заночую подальше от деревни, — утешал себя Федор, но так и не смог успокоиться.
