Мужичонко ужасно обрадовался.
— Купря и есть! Я смотрю: кой черт балует? А оно — Купря, Куприян, черт!..
— Так топор, говоришь? — спросил Куприян, ухмыляясь так, что в темноте сверкнули его зубы.
— Ну тя к лешему!.. Топор… запужал вовсе. Я думал — што? А оно Купря… Куда несет?
— На село.
— А для ча?
— Старшину давно не видал, соскучился…
— Вре, — недоверчиво протянул мужик и, вдруг сообразив, ударил себя обеими руками об полы и захохотал: — Ну тя к лешему! Балагур…
— Ну, ну… Хохочи у меня! — оглянувшись, прикрикнул Куприян. — Вот услышит Вавилыч, он те даст… Лошаденка-то, чай, одна…
— И что ты! — испугался мужик и замолк. Опять стало слышно, как дождь шуршит по листьям, точно по всей просеке кто-то осторожно пробирается сквозь кусты.
— То-то… потише, говорю. Долго ли…
Мужик инстинктивно подобрал вожжи и тронул лошадь мимо Куприяна.
— Стой, черт! Стой, говорю…
— Чаво!
— На деревне тихо? — спросил Куприян.
— Урядник наезжал, — почесываясь, сказал мужик. — Опосля становой… Поспрошал кой-кого. Меня спрашивал.
— Ты что ж?
— Что я… ничаво. Мое дело сторона. Увели точно у господина земского начальника дошадей, про то слыхал, но, одначе, не знаю… Однова ткнул в это место. «Пошел, — говорит, — сам вор, вора и покрываешь».
Куприян помолчал.
— А Ваську видел?
— Третьего дни на огороде у Федора Кривого водку пил, а как услышал, что становой, сейчас шиганул в лес… Только его и видели…
Оба замолчали. Куприян задумался, поводя широкими плечами.
— Ну, прощай, Купря! — сказал мужик.
— Прощай, — рассеянно ответил Куприян.
Мужик, которого звали Мозявым и который был самым захудалым мужиком в селе, и не думал, однако, трогаться с места. Лошаденка понуро щипала молодые побеги; Куприян задумчиво поглядывал на небо, соображая, что если наезжали урядник и становой, то не сегодня завтра надо ждать обыска и облавы. Мозявый тупо смотрел на Куприяна, моргая подслеповатыми глазками. Дождь все шуршал, шуршал тоскливо! По временам по лесу пробегал ветер. И тогда таинственный протяжный гул заглушал шуршание дождя, но потом опять начинался его тягучий шепот.
— Ты что? — спросил, очнувшись, Куприян. Мозявый вдруг оживился.
— А ты вот что, Купря, — быстро заговорил он, — ежели насчет бабы, так я тебе говорю — боюсь!..
— Что? — неласково переспросил Куприян.
— Егор домой пришел! — выпалил Мозявый.
Куприян невольно выпустил из рук вожжу, которую захватил было опять, без причины снял шапку, опять надел ее и пробормотал спавшим голосом:
— Вре…
— Правильно говорю, — с чувством возразил Мозявый. — Зачем врать? Я тебе, Куприян, бестолковый человек, правильно говорю: пришел седни и бабу бил… Матрену!
— Бил? — машинально переспросил Куприян.
— Смертным боем! — с форсом ответил Мозявый. Куприяна передернуло, точно ему сразу стало холодно.
Мозявый захлебнулся от возбуждения.
— Насмерть бил! «Чей парнишка?» — спрашивает… это Федька-то! «Какой, — говорит, — парнишка? Какая причина парнишке быть… — Федьке то есть… ежели твой законный муж то есть пять лет в отсутствии?» Бил бабу оченно.
Мозявый покачал головой.
— Ну? — хрипло протянул Куприян.
— Ну, Матрена и повинилась: так и так, мол… Потому то есть парнишка, а парнишке без причину никак быть невозможно. Ежели он точно пять лет…
Куприян сосредоточенно молчал, поводя плечами.
— Так ты бабу-то теперича брось. Плевое дело! Егор вчера под винной похвалялся: я его!.. Это тебя то есть. Да! Бутылку сам выпил… Питерский! «Я его!» — говорит… Говорю, брось бабу, и на село — ни боже мой! Ушибет Егор. Серьезный человек… Кулачищи — во!
Мозявый в темноте развел руками.
Куприян вдруг озлился.
— Ну, ну, проезжай! Чего стал?.. Кулачищи! Ты смотри у меня: живым манером лошаденку-то…
Мозявый испуганно взглянул на него и дернул лошадь. Колеса застучали по корням.
Куприян мгновенно успокоился.
— Эхма! — присвистнул он вслед Мозявому. — Фью! Тоже мужик называется! — презрительно сплюнув, добавил он, машинально прислушиваясь к слабому стуку колес, осторожно попрыгивающих по корням и кочкам в глубину леса.
Силуэт мужика, лошади и телеги постепенно стушевывался в темноте, стук становился слабей и слабей, смешался и исчез в шуме дождя. Куприян вздохнул, снял шапку, почесал затылок и задумался.
