— Наоборот, настолько она проста. И в этом ее недоступность Она требует от человека других принципов мышления. Нужно похоронить старые логические навыки, чтобы понять новую теорию. Новое представление о пространстве и времени почти снимает различие между близким и далеким, в вульгарном смысле этого слова, пространство преломляется, как преломляется луч, опровергаются все прежние представления о плоскости, о кривизне, о внешнем и внутреннем. Эта теория дает человеку ключ к освоению бесконечности. Правда, в этой теории есть и дефекты. Расплывчато сформулирован принцип преломления… Но Большой кибернетический мозг на Луне подтверждает все расчеты Раевского и Вайнера. Сейчас сотни тысяч математиков и физиков переучиваются и пересматривают свои взгляды. Это болезненный процесс. Несколько ученых наотрез отказались, заявив, что логика им дороже истины… Упрямцы, которые не хотят отказаться от рутины.
Рей зашел за мной в гостиницу. Он только что проводил жену, улетевшую на Луну в район, где работает Большой кибернетический мозг. Там был создан центр для теоретиков.
— Идемте, — торопил он меня, — Мне нельзя запаздывать. Я ведь иду не веселиться, а на работу.
Машина быстрого движения доставила нас в город науки возле Томска, где жили и работали два великих физика — Раевский и Вайнер.
Войдя в зал, я почувствовал легкое недомогание, сменившееся бодростью.
Вилли Рей сказал мне тихо:
— Взгляните в зеркало.
Я заглянул и не поверил своим глазам. Из зеркала глядел на меня юный бог в костюме эпохи Возрождения и с лицом молодого Леонардо.
— Что со мной? — спросил я Рея.
— Эффект…
— Вайнера? — перебил я.
— Нет, мой. Эффект Рея. Оптическое переодевание. В космосе мне не раз приходилось использовать этот эффект, когда возникала нужда в иллюзиях, своего рода театр, не больше. В этом зале стоит устройство, созданное по моему проекту. В основу положены теоретические работы моей жены. Вы думали о Леонардо, когда шли сюда? Не так ли? Ваши мысли стали вашей формой. Вас одели в вашу собственную мечту.
— Но почему же не меняетесь вы сами?
— Я? Еще чего захотели! Я на работе. И я не из тех, кто целиком полагается на роботов-техников. В космосе однажды они меня здорово подвели.
Вилли Рей ушел, оставив меня в зале. Я чувствовал себя все бодрее и бодрее.
Невидимый певец запел. Казалось, он пел только для меня, обращаясь ко мне:
Оглянись, оглянись,
Посмотри вперед.
Здесь она, здесь она,
Что тебя зовет
Навстречу мне шла шумная компания.
Оглянись, оглянись,
Посмотри скорей…
Этот голос пел внутри меня.
Ко мне подошла женщина с величественным лицом.
— Здравствуйте, великий художник.
— Я великий всего на три часа. А вы?
— Я не пожелала меняться. Я осталась сама собой. Рей в ужасе. На меня не действует его устройство. Он говорит, что я мало пластична. Ах, этот Рей! Он дал вам в долг внешность великого итальянского художника? Но это же только маска. И вы самозванец.
Я постарался отделаться от этой не слишком тактичной дамы.
Почему она упрекает меня, а вот не этого человека, занявшего лицо у Эмиля Золя? Или вот этого гражданина с подбородком и насмешливыми глазами Вольтера? Им можно, а мне нельзя? Да и, кроме того, это получилось непроизвольно.
Промелькнул человек с лицом Обидина. Видно, кто-то занял у него свою внешность. Я окликнул его:
— Всеволод Николаевич!
Но он посмотрел на меня, словно вместо меня было пустое место.
Затем я остановился возле площадки. Танцевали две пары. Они были окутаны тихой мечтательной музыкой и светом, как в сказке.
И снова запел голос:
Оглянись, оглянись,
Посмотри вперед.
Здесь она, здесь она,
Что тебя зовет.
Я оглянулся и чуть не вскрикнул от изумления. Рядом со мной стояла она, Валя, та самая девушка, с которой я простился на улице Лебедева триста лет назад.
— Очкарик! — сказала она, словно не веря себе. Она что-то хотела сказать, как вдруг хлынула толпа масок и оттеснила ее.
— Очкари-ик! — крикнула она.
Я пытался прорваться сквозь толпу к ней и не мог. Я всю ночь искал ее в огромном зале, всю ночь, пока не кончился карнавал, но так и не нашел.
Мне было ужасно грустно. Мне так хотелось вернуться домой, не в гостиницу и не в домик Павла, а по-настоящему домой, в свое время, но это было невозможно даже по физическому закону Раевского — Вайнера. Мое время стало временем прошлого.
