— Куда, братан?
Они заблокировали поворот, и машина за ними гудит.
— Чертов Мистер Нетерплячка. — Даррен поворачивается на сиденье. — ЩАС, КОЗЕЛ! ТОКА НЕ ОБОСРИСЬ ОТ НЕТЕРПЕНИЯ! В БОГА ДУШУ МАТЬ…
Алистеру видны раздувающиеся вены. Алистер чувствует отчаяние Даррена, быстро нарастающий гнев, что надувается под кожей лица, оно становится напряженным и горячим. Алистер говорит:
— Эй, давай налево.
— Чё это вдруг?
— А пчу нет? Давай к замку, типа. Нам что в ту сторону, что в эту, скажешь, есть разница?
Даррен, не включив сигнала, поворачивает налево. Они проезжают мимо старушки, что сидит на скамье и кормит огромную стаю чаек и голубей, мимо замка — громадного каменного скелета, совершенно обнаженного, зазубренного на фоне темно-синего неба это небо видно через дыры в стенах где камни выкрошились выпали или где когда-то были окна или решетки или совсем ничего просто дырка открытая небу и ветру и крестообразные бойницы в восточной стене это единственная стена что все еще высится часть восточного трансепта будто декорация старого фильма иллюзорная, нереальная. Плоский мираж, который они объезжают кругом и оставляют за спиной.
— Теперь куда?
Алистер сверяется с картой, лежащей у него на коленях.
— Опять налево.
— Опять налево?
— Угу.
— Алли, ты уверен?
— Угу. Так мы попадем обратно в город, пмаешь.
Опять налево, через муравейник стоящих уступами домов, все время в гору. Старый город, кое-какие камни в стенах домов на этих улицах взяты из той самой горы, на которой он стоит; когда-то эти камни были частью служб и укреплений замка, возле которого машина снова оказывается после очередного левого поворота. Даррен шипит, опять ведет машину к набережной, останавливается у тротуара, не выключая двигатель.
— Алистер, видишь то большое здание вон там, все в развалинах? Это замок. Я очень сильно сомневаюсь, бля, что в этом гребаном городе их два, а значит, мы опять дали кругаля, ёптыть. А это может значить только одно.
— Что?
— Что ты — жирная сонная тупая жопа. Дай сюда карту, бля.
Он выхватывает у Алистера дорожный атлас и подносит к лицу. Алистер глядит на черные развалины, на бурное темное море, на волны, атакующие гальку, и если эти волны чем-то похожи на белых коней, то они — стадо диких, необъезженных мустангов, и каждый встает на дыбы, чтоб растоптать землю, как они растоптали бы койота, угрожающего их жеребенку. А может, это злобные келпи, водяные кони, вздымаются, скрежеща зубами, из склизкой черноты, ухмыляются, ищут чьих-то душ, жаждут затащить и утопить чужестранцев, забредших далеко от дома.
— Ничего не разберу, бля. Бесполезная дрянь. — Даррен швыряет атлас через плечо на заднее сиденье к мобильнику и пустым оберткам и отброшенным козявкам. — На кой хрен мы…
Над головой взревывает истребитель, будто распиливая небо бензопилой, пролетает с таким визгом, словно лупит по голове. Они вытягивают шеи, глядя вслед самолету, который с креном уходит к побережью и уменьшается вдали, шум двигателей затихает, оставляя в воздухе биение, подобное статическому электричеству.
— Ну ёптыть, вот эт низко летит.
Даррен улыбается.
— То, что нам надо, а? Накрыть весь этот чертов городишко ковровой бомбардировкой, типа. Напалмом залить сволочей. Уж тогда мы точно достанем этого однорукого урода, а?
— Ну лана, Дар, а чё ж нам делать-то? Как его искать?
— Нинаю. Будем смотреть, чё ж еще. Э, давай спросим вон того тощего чувака.
Даррен указывает на худого мужчину, спешащего из замка, наклоняется через Алистера, уперевшись костью локтя ему в бедро, чтобы открыть окно с той стороны.
— Эй, парень! ЭЙ, ПАРЕНЬ!
Худой поднимает глаза. Очки, жиденькая козлиная бородка, похожая больше на злокачественную опухоль.
— Поди сюда, слышь!
Видение болезненной худобы, возникшей из павшей крепости. Худое тело, жиденькая бороденка, тонкая кожа, укрытая кожаной курткой, джинсами, кроссовками — так же истончившимися за годы носки. Весь как-то дергаясь, неуверенными рывками, он осторожно подходит к машине и наклоняется к окну. Алистер видит себя, искаженного в линзе.
— Эй, ты не знаешь, в этих местах живет какой-нибудь однорукий? У которого левой руки нету, типа?
