Шушил взглянул на нее, и ему тоже стало не по себе. Но тут же он подумал: «А что, если бы я рассказал родственникам о всех событиях нынешней ночи? Вот был бы переполох!»
Подняв с земли свой узелок, Джумни скрылась за деревом и через минуту вышла в своей прежней одежде.
— Как, Джумни, ты опять в этих безобразных обносках! — вырвалось у него.
— Да, господин, а как же иначе? — И она прибавила с виноватой улыбкой: — Прошу вас, подождите минут десять — я выстираю вещи вашей жены. Они мигом просохнут на ветру.
— Нет, нет! Оставь их себе! Они твои.
— Но ведь вы везли их в подарок жене!
— Пустяки. Жена не узнает. И вот тебе десять рупий. Ты мне помогла, и я не хочу оставаться у тебя в долгу.
Джумни растерянно взглянула на него: эти слова окончательно возвращали ее к действительности. И вдруг она тихо произнесла:
— Так вот вы какой! Не хотите оставаться в долгу! Что ж, для богатого человека это проще простого… Только мне-то какая радость от ваших денег?
И голос ее прозвучал такой глубокой обидой, словно вся боль, копившаяся годами, разом подступила к сердцу.
Шушил опешил. Потом робко проговорил:
— Прости меня, Джумни. Клянусь, я не хотел тебя оскорбить. Расстанемся друзьями.
Джумни пытливо посмотрела ему в глаза, и лицо ее немного смягчилось.
— Ладно. Если уж вам так хочется, я возьму у вас это сари. А теперь простимся! Идите вон той тропкой, и вы выйдете к дому вашего тестя.
— Спасибо, Джумни! Право, я очень тебе обязан!
Она не ответила ни слова.
Он стал спускаться по тропинке и через минуту скрылся из виду, а Джумни осталась на дороге. Она даже не взглянула на лежавшее у нее в руках нарядное сари. Выражение душевной муки застыло в ее глазах.
Три дня пировали в доме Чоудхури. На четвертый день Шушил со своей красавицей женой, младенцем и слугами сел в большую лодку и отправился в обратный путь. Все население Самты высыпало на берег, чтобы проводить счастливых супругов. Старый Чоудхури, со слезами на глазах, махал с берега платком, пока лодка не скрылась за поворотом.
Они проплыли мили четыре, и тут Шушил увидел людей, толпившихся у самой воды.
— Что случилось? — спросил он, когда лодка приблизилась к берегу.
— Не смотрите туда, господин! — воскликнул один из слуг. — Помоги нам, всемогущий Кришна! Случилось несчастье!
— Подумаешь, несчастье! — отозвался кто-то из толпы. — Просто утопилась одна потаскуха — всем известная Джумни! Ишь вырядилась. Ну прямо невеста!
Не в силах взглянуть, Шушил поспешно отвел глаза.
Во все концы разослал Мадхобчондро своих людей, велев им отыскать такой уголок земли, куда бы во веки веков не долетала ни одна новость. Немало досады и хлопот доставил слугам этот приказ. Они не сомневались, что это всего лишь мимолетная прихоть их господина. Но приказ есть приказ. Им оставалось только повиноваться.
— Что ты еще придумал? Какая муха тебя укусила? — с такими словами появился в гостиной Мадхобчондро его старый приятель Бойкунтхо-бабу.
Мадхобчондро сидит посреди комнаты. Перед ним — коробка с бетелем, на тарелочках — кимам, джорда[36], серебристыми кольцами вьется дымок от душистого табака, над головой медленно вращается пакха[37]… Мадхобчондро весь ушел в работу: он трудится над новым толкованием своей любимой поэмы — Сакунталы…
Бойкунтхо-бабу сел рядом. Хозяин снял очки, усмехнулся.
— Разговор не для телефона, поэтому я и просил тебя зайти.
— Ну что ж, расскажи о своем новом сумасбродстве.
— Сумасбродство? Нет, напротив, мысль самая здравая и простая.
— Ну, а все-таки?
— А вот слушай. Я твердо решил переселиться в такое место, где нет ни газет, ни радио, ни падких на сенсацию людей; где нет тех, кто приносит все эти тревожные известия… Туда, где нет и намека на городскую жизнь, где бы ничто не стесняло работу возвышенной мысли.
Бойкунтхо уселся поудобнее.
— Но где же в наше время ты найдешь такой райский уголок?
— Совершенно уверен, что его можно отыскать.
— Ну а я сильно в этом сомневаюсь. Если ты даже заберешься в джунгли Сундарбана[38], все равно ничего не выйдет. Ведь и там теперь повсюду шныряют городские агенты — скупщики меда. И с чего это на склоне лет появилась у тебя страсть к отшельничеству? Ты говоришь — мысль самая простая. Пусть так. Но просто ли ее осуществить?
