— Ему должно понравиться, — сказал я, — у меня в детстве было две страсти: конструкторы и игра в солдатики.
Волчатников улыбнулся, мы пожали друг другу руки, и он пошел вслед за другими в брюхо транспортного самолета по спущенному трапу.
— Вам замполитам положен отдых или расслабляетесь на боевом посту? — спросил меня Приходько, подходя сзади. От его технички пахло не привычным керосином, а едкими химическими веществами.
— Ты что, газовую атаку устраивал? — спросил я его в свою очередь.
— Пришлось погонять своих оболтусов. Я им тренировку с хлорпекрином устроил, чтобы проверить противогазы. Представляешь, этот хитрован Гунько вылетел из палатки как пробка. Он решил сачкануть и открутил трубку от коробки противогаза — думал, что я шучу. Но не тут-то было, я бросил им в палатку шашку, и он запрыгал как вошь на члене. Вот хитрый хохол! Кстати, — продолжил он без всякой связи, — в столовой новая девчонка появилась. Илоной зовут.
— Знаю, уже с ней познакомился.
— Близко?
— Ну не так как ты думаешь — чисто служебный разговор. Я же заместитель командира по политической части, должен знать кадры.
— А хорошо бы её в попенаген через роттердам! — плотоядно усмехнулся Вова, озвучив очередную пошлость, — между прочим, в полку есть некоторые технари, говорят, пока всех баб здесь не попробуют — не успокоятся.
— Ну, я не многостаночник.
— Понимаю, — Приходько покровительственно похлопал меня по плечу, — ты однолюб и будешь хранить верность своей Лидии до седых волос, если они у тебя к этому времени останутся, а не растеряются на чужих подушках.
Пока мы разговаривали, серебристые винты транспортника пришли в движение, постепенно набирая обороты, и вскоре стали почти прозрачными, превратившись в круги правильной формы. Они с грохотом рвали встречный воздух, заставляя трястись грузное тело лайнера. Но вот он начал неторопливый разбег по полосе, всё более ускоряясь, пока не оторвался, наконец, от земли и, словно усталая птица, медленно пополз ввысь. Голубое небо вобрало в себя, втянуло, зеленый силуэт самолета, и растворила его весь, без остатка.
Мне стало грустно оттого, что улетел Волчатников. К Лиде идти не хотелось. Напиться что ли? Взяв томик стихов Анненского, который оставил мне комэска, я пошел в свой барак и устроился на кровати, потягивая пиво.
Анненский мне понравился. Его стихи проникали вглубь души, мысли об одиночестве были созвучны. Так я лежал и читал, отрешившись от окружающего мира. Аэродром, солдаты, бараки — все это было не здесь, где-то вдалеке, там, где меня не было.
Примерно около семи вечера над аэродромом, словно отзвуки дальней грозы, разнеслись звуки от движков реактивных самолетов. Пришел Винник и по привычке разглаживая усы, сообщил, что приземлился полк перелетчиков, переправлявших МИГ-25 в Афганистан.
От нечего делать я прогулялся на аэродром. МИГи выглядели приличнее наших «Сушек». Выкрашенные снизу в голубой, а сверху в темно-зеленый цвет, они действительно представляли собой грозное оружие. Насколько я знал, хорошо показали себя в горах Афганистана.
Солдат пришлось потеснить и расставить в нашем бараке дополнительные койки для летчиков и техников полка. Идти им было особо некуда — до города далеко, а местные дамы оказались все заняты, поэтому гулять начали здесь же, в бараке, разливая разбавленный спирт в солдатские железные кружки. К вечеру некоторых потянуло на подвиги.
Где-то около часа ночи в нашу комнату вошел дневальный и разбудил меня, сказав, что вызывают к телефону. Приходько мирно похрапывал в своей кровати, а кровать Тернового была пуста — на этот раз он ночевал в Калитве у жены.
Испуганный женский голос сказал мне по телефону:
— Товарищ замполит, это из столовой, Илона. Здесь под окнами ходят пьяные и хотят залезть. Я сегодня дежурю, не могли бы вы подойти?
— А где дежурный по столовой? — спросил я, стряхивая остатки сна.
— Не знаю, но его здесь нет.
— Хорошо, сейчас буду.
Я набросил на себя техническую куртку, взял фуражку и пошел в теплую темноту к столовой. От фонарей падал неровный свет на песчаную дорожку. Было тихо, почти беззвучно. Даже сверчки не нарушали покой южной ночи. Я увидел, как вдалеке промелькнула серая тушка крысы, скрывшаяся под солдатским бараком и всё, больше ничего и никого. Временами эту тишину нарушал пьяный гомон голосов, доносившихся со стороны аэродрома, там весело пиликала гармошка, призывный женский смех. Видимо кто-то из перелетчиков вез гармонь с собой.
