Аббат нахмурился:
– Нет, и говор тут не будет уместен.
– Быть может, на помощь древних духов… Духов степей, ваше преподобие? Не будет ли это греховной ересью?
– Имея средство, не употребить его во спасение, – вот что будет ересью. Но духи степей опасны. Выпустив их на волю, как потом загнать обратно во тьму? Сторонись их, сын мой.
– Так что же делать, ваше преподобие?! – вздохнул Бакли, ломая руки. – Как помочь?..
– Время – вот лучший целитель. Ныне зима – час холода и тьмы. Но скоро весна ее сменит. Весною расцветет жизнь, морозы откатятся на север, крестьяне выйдут в поля… Люди исполнятся верою, и святое слово окрепнет, обретет силу. Вот тогда, пожалуй, одной молитвы будет довольно.
– Полагаете?.. – голос Бакли дрогнул от трепетной надежды.
– Да, сын мой. Верь.
– И если Софья исцелится весною, то центральная Агата…
– …заключит ее в сестринские объятия, полные радости.
– Не знаю, как благодарить ваше преподобие!
Бакли упал на колени и покрыл поцелуями не только перстень, но и всю сухую стариковскую ладонь. Аббат брезгливо отнял руку.
– Ступай, сын мой. Ступай.
Выйдя на улицу, Бакли протер губы и трижды с омерзением сплюнул. Процедил сквозь зубы:
– Старый хрен.
Шестой спросил его:
– Что скажешь? Есть польза от аббата?
– Самодовольная задница, как и все святоши. Кусок нахального дерьма. Только рыцари хуже.
Бакли перевел дух. От потока ругательств стало веселее – слетела мерзкая маска раболепия. Бакли стряхнул ее, дрожа всем телом. Хлопнул Шестого по плечу:
– Но все же, братец, малая польза есть. А малая – лучше никакой, верно?
– Угу. Теперь сыграем?
– Отчего нет?
Они пошли в таверну, и Бакли облегчил карман Шестого еще на десяток монет. Последних, что у него были. Когда Шестой понял, что лишился всего, то сказал только:
– Сучья жизнь.
Бакли бросил ему агатку – одну из выигранных:
– Держи, друг любезный, купи себе поесть.
А сам поднялся в комнату и нашел в книгах второе имя: Айра-Медея.
* * *
К бабам нужно подходить сверху. Это надежное правило. Всякая баба любит дерзость и хамство. Даже такая дорогущая, как вот эта.
Она сидит полулежа на горе подушек, вся такая блестящая: платье искристого шелка, золотая брошь в роскошных волосах, на плечах накидка с лисьей оторочкой. В глубоком вырезе белеют полушария грудей, бархатистые и сочные, как персики. Ноги лежат на подушке – специальной подушке для ног! Голые щиколотки, высеченные из мрамора… Бакли сразу проникся к ней ядовитой ненавистью.
– Здравствуй, красавица, – он подошел вразвалочку, небрежно оттолкнул ногой подушку. – Как мне тебя звать, чтобы было тебе приятно? Белокровная госпожа?..
При последних словах он нахально подмигнул. Айра-Медея не выдала никакой эмоции.
– Я давно живу в столице и привыкла к вашим порядкам. Зовите, как вам удобно: сударыней, например.
– Ай!.. Какая же ты сударыня, а? Что за чушь! Северные тощие грымзы пускай будут сударынями! А тебя стану звать… – он повел бровью вверх-вниз и жадно сверкнул зрачком, – красавица!
– Как вам угодно, – степенно кивнула Айра-Медея. – Присаживайтесь, славный.
Он еще постоял, пожирая ее глазами, и лишь после долгой паузы уселся. Сам налил себе чаю, не дожидаясь слуги, и звучно, с чавканьем, хлебнул.
– Аххх, хорошшшо!
– Что привело вас ко мне, славный?..
– Звать меня Могер, красавица. Могер Бакли. И в Южном Пути, откуда я родом, это имя всем известно.
– Охотно верю.
В редких тщательно запудренных морщинках на лице женщины читался ее возраст – четыре десятка. А в безмятежном выжидающем спокойствии ощущался громадный опыт – опыт дипломата или торговца, или тот и другой вместе. Айра-Медея не тратила сил и времени на традиционное южное славословие, на болтовню вокруг да около. С видом искреннего радушия она ждала.
– Вижу, красавица, тебе не терпится узнать: зачем же пожаловал господин Могер Бакли? Ну, беды не будет, если ты еще помучаешься, а я просто погляжу на тебя. Такую сладкую штучку не каждый день увидишь. Ох, не каждый!
Он выдержал паузу, представляя себе, как ставит на колени эту самую Айру-Медею, берет в руку хлыст и охаживает ее по спине и заднице, превращая кожу в один громадный синяк. Приятное зрелище. Бакли улыбнулся, облизнул губы.
