Гостья улыбнулась, ямочки на щеках выдали янмэйскую породу.
– Именно такая, как мне нужна.
– Что ж, коль вы уверены… Благодарю за честь, ваше величество. Когда мне прибыть ко двору?
– Поедете сейчас со мною. Собирайтесь, я подожду.
* * *
В карете они оказались наедине. Дорога до столицы занимала почти два часа.
– Я ехала сюда одна, чтобы иметь время подумать. Обратно – с вами, чтобы поговорить. Что вы знаете о событиях при дворе, леди Лейла?
– Только то, что пишет «Голос Короны».
– Стало быть, ничего. Тогда начнем с рассказа.
Мира изложила все, что случилось после коронации, сглаживая некоторые углы, но ничего не скрывая. Окончила театром и опознанием тела Адриана.
– Сочувствую, ваше величество.
– Я не прошу о сочувствии, а описываю положение дел. Лорд-канцлер нашел весьма эффективный способ уничтожить меня – выставил слепой и безмозглой дурой. Он сделал ключевые назначения и взял под контроль все финансы Империи, попутно добившись того, чтобы я об этом не знала. В нужный момент он использовал бедолагу Шелье, чтобы показать всему двору мое неведение. Всякому теперь очевидно: владычица Минерва не только не управляет ничем в государстве, но даже ни о чем не знает. Без ее ведома совершаются назначения, расходуется казна. Минерва – младенчик: играет в песочнице, построенной лордом-канцлером, и не выглядывает за ее края.
Лейла Тальмир ждала продолжения.
– Вы спросите: как же верховный суд? – сказала Мира, хотя собеседница ни о чем не спрашивала. – Назначения, сделанные без подписи владычицы, можно оспорить в суде и отменить, разве нет? Да, вот только суд дискредитирован: он вынес ошибочный приговор действующей императрице и до сих пор не отменил. Именно потому лорд-канцлер, решив вопросы с казначеем и налогами, не стал ничего менять в верховном суде: опороченный суд его устраивает! Едва судьи вынесут любое решение, неугодное Ориджину, он вытащит на свет дурацкий смертный приговор, поднимет судей на смех и вынудит уйти в отставку.
Леди Лейла внимательно слушала. Минерва продолжала:
– Скажете: есть еще полиция и тайная стража, есть лазурная гвардия, наконец. Нет никого. Полиция подчинена шерифу Фаунтерры, а тот – бургомистру, коим является с недавних пор леди Аланис Альмера – любовница Ориджина. Тайная стража лишилась головы, и я, при всем желании, не имею понятия, как ею управлять. Лазурная гвардия сжалась до одной роты, большинство вахт во дворце несут кайры. Их целый батальон на острове, и еще десять – за рекой. Армия и полиция в руках лорда-канцлера. Финансы Империи – в руках его кузена Роберта. Симпатии Великих Домов – также на стороне Ориджина: ведь он консерватор, как и они. К тому же, тьма сожри, он выиграл войну!
Леди Лейла кивнула в знак понимания. Мира сказала:
– Спросите, что есть у меня? Возможно, меня любит народ. По крайней мере, народ Земель Короны. Но простой люд никак мне не поможет, пока им управляют мои враги. Еще мне преданы пять батальонов искровой пехоты. Порою я думаю: самое безопасное, что можно с ними сделать, – это уволить всех до одного. Распустить полки, отправить солдат по домам. В противном случае лорд-канцлер будет видеть в них угрозу и при случае зашлет на край света, либо просто перебьет. Таково мое положение, леди Лейла. Возможно, следовало описать его прежде, чем звать вас на службу.
– Возможно, – согласилась Лейла Тальмир. – Расскажите, ваше величество, что представляет собою этот лорд-канцлер?
– Феодал, агатовец, герцог Великого Дома. Все, как вы любите. Представьте себе, леди Лейла, что из сотни первородных индюков выжали сок. Слили в одну бочку все гадкое, что в них было: высокомерие, подлость, самодовольство, властолюбие, праздность… Этой смесью наполнили одного-единственного человека – получился Эрвин Ориджин.
– Прелестная картинка.
– Вполне исчерпывающе его характеризует это письмо.
Мира извлекла конверт и подала Лейле. В письме значилось следующее:
«Ваше величество,
Прошу простить мне нежданную нарочитость происшествия в театре. Я имел целью представить Вашему взору ряд неприятных Вам фактов, но не собирался делать это при посторонних свидетелях. Всеобщую огласку событие приобрело случайно, о чем я весьма сожалею. Но лишь об этом.
