* * *
На такси я добралась до старого городского кладбища, на котором, как объяснил таксист, уже не хоронят, если только в могилу к родственникам. Отпустив машину, быстрым шагом пошла от ограды по центральной аллее, купив по дороге цветы. Микроавтобусы с надписью «Невский эстет» стояли у второго поворота направо. Довольно внушительная группа людей толпилась у дальнего конца дорожки, и я направилась туда, стараясь определить, кто из солидных мужчин, одетых в траур, Викентий Сирин. Хотя Ольга и намекнула, что таксидермист со странностями, я все-таки отказывалась понимать, отчего он не дождался меня в своей квартире, чтобы вместе поехать на похороны. Больше всех подходил под заданную соседкой характеристику невысокий носатый толстяк с буйной растительностью на голове и пышной окладистой бородой при полном отсутствии усов. Был он в костюме-тройке, сильно обтягивающей его чресла, отчего казалось, что из костюма мужчина давно вырос, а выкинуть жалко. Толстяк переминался с ноги на ногу в стороне от всех, озираясь по сторонам, кусая губы и нервно хрустя пальцами. Неподалеку от него курил молодой человек, похожий на персидского принца, только что покинувшего ночной клуб. Волоокие глаза его были устремлены вдаль, капризный рот озабоченно сжат. Костюм на принце был тоже куцеватый, но не оттого, что парень из него вырос, а по причине крайней стильности его владельца. Заметив меня, стильный принц отбросил недокуренную сигарету и устремился в мою сторону.
— Вы от какого издания? — деловито осведомился он, ощупывая мое лицо внимательным взглядом.
— Это так важно? — откликнулась я. И уточнила: — Не подскажете, Викентий Сирин здесь?
— Да вот же он, — последовал взмах руки в сторону могилы.
Я проследила за рукой и поняла, что Сириным может оказаться либо бородатый носач в тесном костюме, либо седой человек в очках, уверенно отдающий распоряжения. Пришедшие проводить отца в последний путь держались сплоченной группой, прислушиваясь к его указаниям. По выправке и замашкам было заметно, что этот человек привык командовать, следовательно, Сириным он быть не может. Благодарно кивнув парню, я начала пробираться сквозь толпу к бородатому толстячку. И тут увидела, как тот, к кому я торопилась, кинулся навстречу идущей по асфальтовой дорожке женщине в длинном платье из черного атласа, которую он, должно быть, и поджидал. Темные, на пол-лица очки и повязанный вокруг головы траурный ажурный шарф делали ее особенно хрупкой и беззащитной. Яркие губы алели на бледном лице, длинный льняной локон выбивался из-под кружев и эффектно развевался на ветру. В руках женщина несла две белых лилии. Заметив устремившегося к ней бородача, блондинка резко развернулась и, цокая каблуками по асфальту, двинулась назад.
— Элла! — закричал толстяк. — Эллочка! Подождите!
Но женщина, не оборачиваясь, уходила все дальше и дальше. В какой-то момент она разжала пальцы и уронила цветы на асфальт, и две белоснежных головки на длинных зеленых стеблях остались лежать в грязи, как символ торжества смерти над жизнью.
— Напрасно шеф старается, не быть ему вторым Мерцаловым, — послышался за спиной хриплый смешок. — Элла Греф признавала лишь Максика.
Я и так поняла, что беглянка — Элла Греф, как только толстяк окликнул ее по имени. Но почему вдруг «шеф»? Разве бородатый — не Сирин? Я обернулась и нос к носу столкнулась с персидским принцем. Смуглое лицо выражало с трудом скрываемое удовлетворение, на темных, почти фиолетовых губах играла насмешливая улыбка. Он неторопливо достал из дорогого портсигара шоколадного цвета сигарету, закурил и выпустил в сторону ароматный дым.
— Это ваш шеф?
Отвернувшись от принца, я недоверчиво разглядывала бородатого толстячка, с безнадежной тоской глядящего на удаляющуюся фигурку не пожелавшей с ним общаться блондинки. — Так это не Сирин?
— Караджанов собственной персоной. А Викентий Палыч вон, видишь, в очках. Говорит надгробную речь, — сверкнул маслинами глаз собеседник, затягиваясь сигаретой. И с интересом взглянул на меня. — Не знаешь Тимура Гасановича? Ты не из нашего круга. Тогда кто? Поклонница Максика?
