— Правда ли, будто погиб казачий атаман по имени Ермак?
Рыбак долго не отвечал, то ли не расслышав вопроса, то ли думая о чем-то своем. Потом заговорил:
— Всякое говорят. Может, и погиб Ермак, да другой человек остался.
— О чем ты? — не понял Сейдяк.
— Никто не знает, как умирает человек. Вот я перед тобой вроде как живой стою, беседуем. А мне кажется, умер я давно и вовсе не я пришел на кладбище. Сам же гляжу сверху и ни во что не вмешиваюсь… Может, и Ермак где-то рядом ходит, за нами поглядывает. Одно скажу: не простой он человек был…
Сейдяк невольно оглянулся и далеко не сразу узнал местность, где они находились. Ушел, не простившись со стариком. А старый рыбак остался один, будто и в самом деле давно не жил и лишь на время появлялся в солнечном мире, чтоб напомнить о ином, вечном бытие и недолговечности происходящего.
Устроенная на виду у русских соколиная охота не сложилась. То ли утки разлетелись, услышав топот многочисленных всадников; то ли недавно пойманные ловчие птицы не вошли в азарт и постоянно промахивались, падая мимо редких селезней, с громким криком выпархивающих из высокой осоки, то ли нервничали сами охотники, поглядывая на возвышающуюся на береговом уступе рубленную из свежего дерева крепость. Но уже к полудню, подобрав сбитую дичь, решили возвращаться обратно, когда увидели скачущих к ним русских всадников.
Сейдяк бросил быстрый взгляд на Карачу-бека и тот согласно кивнул головой, давая понять, что спрятанная в овраге сотня готова к бою. Но русские остановились недалеко от подножия горы, а вперед выехал лишь один из них, почтительно передав приглашение русского воеводы отобедать в крепости.
— Не соглашайся, — шепнул Карача-бек, но Сейдяк, самодовольно глянув в его сторону, ответил:
— А ты не езди. Коль перетрусил, то так и скажи. Визирь потемнел лицом, но понимая, не согласись он сейчас сопровождать самодовольного хана, и не быть ему ближним советником уже к завтрашнему утру.
— Хорошо, — кивнул, — но пусть охрана будет подле нас.
Вошли в крепость, настороженно поглядывая по сторонам, рассматривая стрельцов на сторожевых вышках, рубленые избы с малыми оконцами, больше похожими на бойницы.
Навстречу им вышел русский воевода, которого толмач назвал Данилой Григорьевичем Чулковым. Рядом с ним стоял казачий атаман Матвей Мещеряк, в котором Карача-бек безошибочно узнал есаула, что несколько лет назад ранней весной прорвался из Кашлыка. Дрогнули тогда нукеры, а то бы не улыбался сейчас, не смотрел победно. Видимо, и Мещеряк узнал Карачу-бека, потому что сел за столом напротив и не сводил глубоких темных глаз с ханского визиря, что-то шептал на ухо казакам.
Сам же Карача-бек чувствовал себя неловко среди русских и попытался сесть на лавку поближе к выходу, но воевода настойчиво пригласил гостей садиться в центре перед висящими в углу иконами.
— Пригласил я вас, чтоб разговор о мире повести, — переводил толмач слова воеводы, — земля ваша теперь русской державе принадлежит и царь наш, Федор Иоаннович, повелел все народы к присяге привесть, ему исправно служить…
— Почему он говорит, что наша земля принадлежит русскому царю? — недоуменно спросил Сеидяк у Карачи-бека, но тот лишь дернул плечом под пристальным взглядом казачьего атамана.
Меж тем принесли вино и Данила Григорьевич, подняв свой кубок, громко проговорил:
— За здоровье нашего государя и землю русскую, — сделал несколько больших глотков, глянув на всех. — А почему гости не пьют?
— Они не желают здоровья государю нашему, — ответил за них Матвей Мещеряк и выпил до дна.
Сеидяк сделал вид, что пьет, но Карача-бек шепнул:
— Вино может быть отравленным, остерегись, — сам же даже не притронулся к своему кубку.
— Коран не позволяет мусульманину вино пить, — широко улыбаясь, поклонился он воеводе.
— Ничего… За здоровье государя не большой грех и выпить чуть. Не надо хозяев обижать, — шутливо погрозил пальцем Данила Григорьевич.
— Пойду коней погляжу, — поднялся из-за стола Карача-бек и, несмотря на протесты воеводы, вышел во двор, где остались нукеры охраны. Неподалеку от них расположились стрельцы с пищалями в руках. Ворота же были наглухо закрыты и там стояло десятка два стрельцов. У Карачи-бека похолодело все внутри. Похоже было, что вместе с неразумным ханом он сам залетел в клетку, из которой не так-то легко выбраться. Подозвав к себе сотника, спросил осторожно:
