Академики-вольтерианцы отвергли дух, "куча" казнила тело. 30 мая 1832 года 20-летний Эварист Галуа, может быть, талантливейший математик ХХ столетия, был убит на дуэли своим товарищем, "познаваемым неизвестным", "кучей", поглотившей его тем же модным тогда способом, которым "познаваемое неизвестное" поглотило плодоносную пушкинскую зрелость и оборвало лермонтовский расцвет.
Впрочем, методы менялись, и "гуманная" казнь по способу доктора Гильотена чередовалась с бесформенным пиршеством народа, когда к задушенной французской революционной толпой женщине бросался "икс", распарывал ей грудь и впивался зубами в сердце.
Во время господства "кучи" не ночь, а день становится временем убийц, которые более не таятся. Дух же, иррациональное же, уходит под покров ночи.
Всю ночь перед дуэлью-убийством Галуа писал письмо своему другу Шевалье. В письме-завещании этом он излагал свои оригинальные и глубокие идеи, которые не хотел унести в могилу. Развитие этих идей стало основой целой математической отрасли.
Аркадий Лукьянович иногда, в моменты "иррациональные", глядя на висевший над столом портрет, воображал эту теплую гоголевскую майскую ночь, отворенное окно, лунное лицо апостола от математики, шелест французских кленов, которые казались ему деревьями более благородными, чем вульгарный каштан, с которым связано почему-то у иностранцев представление о Париже. Нет, Галуа любил клен, и ночной клен шептал обреченному юноше все, что он не услышит в своей несостоявшейся жизни гения, которого сожрала "куча".
Может быть, под влиянием этой легендарной реальности, этой "романтической математики", Николай Львович, профессор, ушел "в народ". У русской интеллигенции 70-х годов ХХ века была своя логика. Они слышали крик нестерпимой боли, но для многих источник этой боли не был ясен, и приходилось идти на ощупь, выбирая в поводыри то Тургенева, то Лаврова. (Что же касается Нечаева и Ткачева, маленьких наполеончиков революции, то это было как раз наоборот -хождение народа в интеллигенцию.)
Николай Львович, с французскими своими впечатлениями (незадолго до своего решения уйти из университета он вернулся из Франции) и французским своим кумиром, отправился в русскую глубинку, склоняясь более к "русскому французу" Тургеневу, призывавшему к просветительству, а не к агитации и землепашеству. Спасение духа он видел в одухотворении глины, наподобие того, как это когда-то совершил Господь. Задача, как стало впоследствии ясно, не только невозможная, но и дерзки опасная, ибо одухотворять пришлось глину бесформенную, тогда как Господь прежде всего придал глине форму.
Вместе с портретом Галуа к Аркадию Лукьяновичу дошел и номер журнала "Вперед" за 1874 год с выцветшими пометками красного карандаша, хранящими руку прадеда.
Аркадий Лукьянович часто перечитывал статью, особенно места, подчеркнутые Николаем Львовичем.
"Для работы среди крестьян, говорилось в статье, нужны люди, которые сумели бы сжиться с народной жизнью... Подобные люди не опускают своих сильных рук, не вешают уныло голов".
Тургенев считал, что для такой деятельности наиболее подготовлены "одноцветные народные люди". И, развивая эти идеи далее в своем романе "Новь", добавляет к одноцветности еще один важный признак народного интеллигента -"безымянность". Спасители народа будут "одноцветны" и "безымянны". "У нас нет имени, соглашаясь с Тургеневым, сообщает в своем воззвании журнал "Вперед", мы все русские, требующие для России господства народа".
Так началось новое время, возник новый человек, в идеале -безымянный по форме, одноцветный по содержанию. И в соответствии с этим идеалом ломали себя в прокрустовом ложе народопоклонства предки Аркадия Лукьяновича.
Николай Львович оставил профессорство и уехал в глухой северный уезд учить крестьянских детей математике. Впрочем, из этой затеи вышло не многим более, чем из профессорского землепашества. Сын Николая Львовича, Юрий Николаевич, также талантливый математик, профессор Новороссийского университета, не без восторга перед личностью отца, но разочарованный в его идеях, увлекся анархизмом и после ряда неприятностей с властями имперской России работал в Брюссельском Вольном университете. Таким образом, Лукьян Юрьевич Сорокопут родился в Брюсселе в 1902 году.
