Все кончается. Дождь утих, кое-где в пелене облаков стали появляться белесые просветы. Я вывожу машину с обочины и медленно возвращаюсь на пустынное шоссе, совершая усилие.
Сознание неохотно возвращается в привычную колею. Прошлое оживает, неумолимо приглашая с собой в настоящее. Снова домой.
Бросаю взгляд на часы. Половина третьего. Наверное, Лена уже волнуется. Она и так боится отпускать меня одного куда бы то ни было, правильно, конечно. С некоторых пор, да что уж там, со смерти Светы - не могу никому в этом признаться, разве что себе и то лишь в такие, как эта, минуты - я чувствую, что продолжение моего существования связано исключительно с усилиями этой женщины. Если бы не она... мне оставалось лишь последовать за своей возлюбленной.
Жестокая прихоть провидения, один из тех слепых ударов судьбы, который достигает цели с удивительной силой и точностью.
История нашего знакомства может уместиться - с перерывом в несколько недель - в месяц. Но ни я ни она не считали дни, проведенные вместе. Этим я занимаюсь теперь, наедине со своей болью. Когда даю ей право терзать и мучить меня.
Конечно, я могу тысячу раз повторить себе, если бы не та авария, если бы она не села в тот автобус, если бы я не позвал ее или перенес свидание на более поздний срок.... Да тысячи таких "если" можно вызвать теперь, когда все давно позади. Когда ничего изменить не в силах и регулярные пытки самокопания никогда не приведут к иному финалу, нежели тот, что случился чуть более года назад.
Я тогда желал встречи с ней, я мечтал видеть ее, ощущать теплоту ее тела сквозь легкую ткань платья, гладить ее вьющиеся каштановые волосы до плеч, целовать нежные прохладные губы. Она поддалась моим мечтаниям и села в тот автобус, позвонив и сказав, когда следует встречать.
Что еще может утешить? - то, что мое горе разделили еще десятки людей: родственников, друзей и близких погибших в той чудовищной катастрофе, когда стихия обрушила тысячетонный оползень на магистраль горной дороги, смахнув с пути проезжавшие автомобили... тот самый автобус и еще несколько легковушек... никто не спасся.
Но разве можно это считать утешением?
Прошло уже столько времени, а все напрасно, я чувствую происшедшее того дня так, будто оно случилось лишь несколько часов назад. И в минуты острого чувствования мне просто необходимо какое-то время побыть наедине с собой... с ней. Я бросаю все, сажусь в автомобиль и еду, еду... в никуда, стремясь найти хоть какое-то утешение в бескрайних просторах среднерусской равнины, в самой езде, то медленной, то быстрой, но всегда безостановочной, всегда до предела, до горизонта, до края. И если мне удается заглушить свои воспоминания, то, быть может, причиной тому вовсе не эти бессмысленные, по сути, выезды, а нечто иное. Иная.
Елена.
Мы были знакомы с ней достаточно долго, еще до моего сумасбродного, на ее взгляд, увлечения, разом заставившего меня бросить все, и лететь в горы, к той, с которой я провел всего ничего - месяц. Бросить все - и ее тоже. И только теперь она, по прошествии этого безумного месяца, любившая, или же просто увлекшаяся мной в силу давности нашего знакомства, наконец, получила то, о чем мечтала.
Нет нужды объяснять. Лена ждала меня месяцев шесть после гибели моей возлюбленной, и лишь по истечении этого срока вошла в мой дом. Я не смог ей отказать, той, которая неотлучно была со мной с первого дня, с самого момента катастрофы.
Когда-нибудь она обязательно поймет, почему из нашего брака так и не вышло ровным счетом ничего, на все нужно лишь время. Когда-нибудь, но не сейчас. Пока она изводит себя страхом и упреками, и жаждет каждое мгновение, что завещано нам пред Всевышним разделить со мной. Единственное, на что она не претендует - быть второй Светланой. Она другая. Она добивалась этого несколько лет. Она понимает и не пытается. И все же ее боязнь того, что меня сорвет так же неожиданно из предсказуемого финала куда-то снова, в иные горы, к иным... иной, неведомой, у Лены переходит всякие границы условности.
Но разве могу я ее попрекнуть. Она права в том, что пытается удержать меня, особенно теперь, зная, слишком хорошо зная, что чувства односторонни, и, несмотря на все мои старания... едва ли я смогу, даже если попытаюсь, буду почувствовать к Лене то же, что она чувствует ко мне каждое мгновение. Но я стараюсь. Видит Бог, я стараюсь. Только из-за нее я отправляюсь в эти бесконечные, одуряющие прогулки, когда понимаю, что не в силах быть достойным ее мучительных переживаний, которого она, ради меня самого, пытается вылепить из доставшейся ей уже обожженной потрескавшейся глины. Пока у нее ничего не может выйти. Но кто знает, пройдет время, боль утихнет, и раны зарубцуются, и я буду смотреть на свою подругу как на единственную женщину на свете, а Лена тогда вновь станет той, что была со мной долгие, долгие годы. Только случится это не через год и не через два, а когда-нибудь....
