Тем не менее французы были готовы к решительным действиям. К чему они были не готовы – это действовать без поддержки Британии. В альянсе двух стран Франция постепенно все больше играла роль младшего партнера. Одной из причин этого служил опыт Рурского кризиса 1923 года, когда, введя войска в Рурскую область вопреки рекомендациям из Лондона, французы не только не смогли добиться своих целей, но и оказались на волосок от серьезного внешнеполитического провала.
А в Лондоне, в свою очередь, не спешили поддерживать союзника. Британские политики вернулись к традиционной стратегии «баланса сил», в соответствии с которой европейские континентальные державы должны были уравновешивать друг друга. С этой точки зрения усиление Германии совсем не выглядело трагедией. Опять же, необходим был противовес наращивающему свою мощь Советскому Союзу. Идея о том, что против «красной угрозы» нужен надежный бастион, владела умами многих европейских политиков. Соглашение с Гитлером они откровенно предпочитали союзу со Сталиным и, если бы два диктатора сцепились друг с другом, вздохнули бы с облегчением.
Короче говоря, политика «умиротворения» была результатом причудливой смеси самых различных мотивов. Ее основной целью не было натравить Гитлера на Советский Союз (хотя, повторюсь, такая идея присутствовала в умах многих европейских политиков). И все же наше понимание мотивов западных лидеров не отменяет одного простого факта: именно политики в Лондоне и Париже сделали возможным усиление Третьего рейха. Именно в их силах было преградить путь усилению Германии и остановить Гитлера до того, как он стал слишком опасен. Своевременно сделано этого не было. А потом, в 1939 году, было уже поздно.
Действительно, большинство историков соглашается с тем, что именно Мюнхенское соглашение стало той «точкой невозврата», после которой Вторая мировая война стала неизбежной. Гитлер твердо взял курс на вооруженный конфликт. Он не собирался больше лавировать, идти на компромиссы и терять время. Его навязчивой идеей стало начать неизбежную войну, пока сам он еще находится в расцвете физических и умственных сил.
Для Гитлера Мюнхенское соглашение стало блестящей победой. Не только на международной арене – фактически успех Гитлера раздавил оппозицию в военной среде, заставив ее надолго забыть о своих планах. С этого момента фюрер окончательно исполнился уверенности в своем превосходстве над британскими и французскими лидерами. «Жалкие червяки» – так он назовет их немного позднее.
Но еще сильнее был эффект, произведенный Мюнхенским соглашением на советское руководство. Ставя свои подписи под печально известным документом, Чемберлен и Даладье нанесли смертельный удар не только Чехословакии. Они нанесли смертельный удар советской политике «коллективной безопасности». Анализируя происходящее в Мюнхене, советское руководство могло сделать – и сделало – два основных вывода. Первый: с Советским Союзом никто не собирается считаться всерьез. Его не хотят видеть одной из великих держав Европы и относиться как к равному. Его интересы никто не собирается принимать во внимание. Второй: договоренности с Парижем и Лондоном не стоят той бумаги, на которой написаны. Западные политики откажутся от них при необходимости под первым же подвернувшимся предлогом, если вообще дадут себе труд изобретать предлог. Даже своим ближайшим союзникам в Восточной Европе, Чехословакией, французы легко пожертвовали ради собственного спокойствия. Что уж говорить о Советском Союзе? «Мюнхен и многое другое убедили Советское правительство, что ни Англия, ни Франция не станут сражаться, пока на них не нападут, и что даже в этом случае от них будет мало проку», – написал впоследствии Уинстон Черчилль, который не испытывал особых симпатий ни к Сталину, ни к Советскому Союзу.
Согласно представлениям советского руководства о закономерностях развития международных отношений, новая мировая война была неизбежна. Именно поэтому в конце 1938 года Сталин оказался в своей оценке происходящего ближе к истине, чем кто бы то ни было из западных политиков. После Мюнхена вопрос о том, начнется ли война, уже не стоял. Вопрос заключался в том, когда и как она начнется. И советское руководство было полно решимости сделать все возможное для того, чтобы занять к началу конфликта как можно более выгодную для себя позицию.
