Вукелич, бледный, явно нервничая, нагнулся над столом и рассказал о серьезной и опасной ошибке. Во время отсутствия Зорге все слухи свидетельствовали о военной активности Японии. Группа занялась поисками первоисточника слухов. Вукелич выяснил, что посольства Англии и США считали, что Япония разрабатывает какую-то иностранную авантюру, возможно массированное нападение на сибирскую границу с маньчжурского трамплина. Французы же были убеждены, что главным объектом военных приготовлений Японии является Индокитай. Докапываясь до истины через вереницу личных секретарей и младших штабных офицеров, Одзаки и Мияги решили, что в фокусе политики правительства находятся Манчжурия или Северный Китай. Мияги считал, что кнопка для пуска в ход военной машины находится в Манчжурии. Вместе с Одзаки и Вукеличем он подготовил доклад, который нужно было передать Клаузену для зашифровки и отправки в Россию. В соответствии с неписаными правилами группы это сообщение перед передачей Клаузену было переведено на английский язык.
Рация была спрятана в доме Вукелича. Однажды днем Клаузен сел в такси у «Немецкого клуба» и направился к дому, где его ожидала жена Вукелича Эдит. Клаузен поспешил внутрь, и Эдит провела его в комнату, где была спрятана рация. Быстро, так как приближалось время начала сеанса радиопередачи, Клаузен подготовил передатчик и полез в карман за бумажником. Бумажника не было. Клаузен вспомнил, что бумажник был при нем в «Немецком клубе» и, вероятно, выпал из его кармана в такси. Побелевший и взволнованный, он перебирал в памяти содержимое бумажника: 200 иен, его водительские права с фотокарточкой, его визитная карточка и самое обличающее — английский вариант доклада Мияги, который следовало зашифровать и отправить. Этот документ мог легко привести расследование прямо к нему.
Вукелич прибыл домой проверить, благополучно ли отправлено сообщение. Испуганный Клаузен пробормотал, что атмосферные условия не позволили провести сеанс и что ему придется повторить попытку несколько позже. Затем он не выдержал и признался, что потерял доклад, и умолял Вукелича посоветовать ему, что делать. Его коллега был настолько ошеломлен, что сначала не мог ничего сказать, а потом разразился потоком брани. Клаузен начал упрашивать, чтобы ничего не говорили Зорге. В конце концов, доказывал он в отчаянии, вся эта история может никогда не всплыть. По приказу Вукелича он упаковал рацию и унес домой, где должен был оставаться под предлогом болезни. Появляться на людях ему было пока запрещено. Затем Вукелич срочно вызвал Одзаки и Мияги. В ту ночь три обозленных и встревоженных разведчика решили не подвергаться дополнительному риску и заниматься своей официальной деятельностью в обычном порядке, ничем не выдавая своей связи с Клаузеном, — ведь его могли схватить. Таково было положение, когда вернулся Зорге.
Теперь это бремя легло на его плечи. Вернувшись домой, он всю ночь ходил взад и вперед по спальной комнате, мучительно стараясь найти выход из создавшегося положения: ведь японская полиция неминуемо должна была начать расследование вслед за обнаружением бумажника и сообщения, написанного по-английски. Ни он, ни Вукелич не знали, что на следующее утро после потери бумажника Клаузен ходил в полицейское бюро находок и с удивительным самообладанием заявил о пропаже. Он сообщил, что в бумажнике были японские деньги, его водительские права и листок бумаги с английским текстом. Дело в том, что он вступил в контакт с английской фирмой, с которой должен был поддерживать деловые отношения. Придя к себе домой, он упаковал свой чемодан и стал ждать вместе с Анной, когда товарищи придут помочь им скрыться в случае обнаружения бумажника.
Состояние беспокойства продолжалось почти неделю, а потом Мияги удалось выяснить, что бумажник не вернули. По всей вероятности, водитель такси нашел его, присвоил деньги и уничтожил все остальное. Эта новость ослабила напряжение. Хотя разведчики предприняли специальные меры, чтобы обнаружить, насколько усилилась полицейская слежка за ними, они не заметили ничего, кроме обычных сыщиков жандармерии, вертевшихся поблизости день и ночь.
