– Да кому это может не понравиться? Наоборот, я стану любимцем народа!
– Полюбят ли тебя трактирщики, если никто во всем городе за десять дней не купит и кружки пива? - спросил Лефарн. - А жены, чьи мужья с твоей легкой руки будут все десять дней являться домой «на бровях»? Трактирщики - самая влиятельная гильдия на Нилинте. А что касается жен - ты обратил внимание, сколько женщин было среди тех, кто бросал камни в ронзвааль?
– Так что же - мне теперь и шагу нельзя ступить?
– Прежде всего ты должен хорошенько обдумать последствия. Даггет - очень скользкий тип. Мы здорово влипли еще и потому, что дворец полон его приспешников, а мы не знаем, на кого он работает сам. Нам отчаянно нужны свои люди, только я не в состоянии придумать, как это устроить. Но без верных помощников мы будем полностью отрезаны от внешнего мира. У нас нет ни малейшего представления о том, что делается в городе и что думают горожане.
Окстон недоверчиво поглядел на своего повруна.
– Отрезаны? И что же мы будем делать?
– Доедать. Кто знает, сколько таких обедов выпадет на наш век. Они завершили трапезу и позвали слуг, а потом, переодевшись в панталоны, камзолы черного бархата и золотые плащи, вышли на балкон. Внизу, под плотной пеленой дыма, угадывались очертания грязного и тесного города. Зато за городской стеной открывался чудесный пейзаж: вырисовывающаяся вдалеке низкая горная цепь. Звааль был окружен горами.
Нилинт славился своими восходами и закатами, но в городе ими приходилось любоваться сквозь туман вонючего сернистого дыма.
Болезни легких носили характер эпидемии не только среди туземцев, но и среди агентов Бюро.
Справа хорошо просматривалась высокая стена, окружающая хузвааль и несколько больших особняков; при каждом был свой живописный садик. В ясном воздухе особняки казались еще прекраснее - полная противоположность равнинной части. Никакой тесноты. И безукоризненная чистота.
Лефарн смотрел на все это в глубокой растерянности, тщетно пытаясь связать раздавленный налогами грязный город внизу с тем, что видел здесь. Контраст был разительный, но Джедд, как ни старался, не мог отыскать в нем ни социального, ни экономического смысла.
Казалось, кроме правительства и трех правительственных зданий у хузваальской стены, ничто не связывает эти два мира. Вероятно, в стене имелись двери, которые соединяли эти строения с таинственным горным краем. Возможно, Даггет и остальные чиновники жили в хузваале, а на работу ходили сюда - приглядывать за деятельностью сменяющих друг друга правительств.
Был ли хузвааль и впрямь отдельным городом, со своими торговцами и ремесленниками и со своей рыночной площадью, куда по утрам ходили за провизией не сами хозяйки, а их служанки? Если так, то Лефарн ничего подобного не заметил. Впрочем, с балкона ему была видна от силы третья часть хузвааля.
Возможно, именно здесь и таился ключ к разгадке Нилинта. Однако сейчас им с Окстоном важнее было решить другую задачку: как выпутаться из западни, в которую они угодили.
Вернулся Даггет - в очередной раз спросить, не последует ли указаний. Лефарн пригласил его войти, и они присели к маленькому столику.
– Прежде всего, - начал Лефарн, - мы хотели бы заменить кучера. По пути сюда он чуть не сшиб ребенка, а яро не имеет права рисковать своей репутацией.
– Как изволите, - согласился Даггет. - Я пришлю другого.
– Яро предпочел бы выбрать его сам. У него есть на примете опытный кучер. Сегодня вечером я лично с ним встречусь и предложу это место.
Даггет нахмурился, его гладкая физиономия пошла морщинами.
– Боюсь, что это…
– Может ли яро подбирать слуг самостоятельно? - перебил Лефарн.
– Бесспорно.
– Теперь о моих личных делах. Я был всего лишь скромным гурантом, но у меня есть собственный тваль, и я должен убедиться, что в мое отсутствие о нем позаботятся.
Даггет посмотрел на Лефарна с удивлением. Потом рассмеялся.
– Поврун беспокоится о твале? Вы хотя бы приблизительно представляете размер вашего жалованья?
– Нет, - признался Лефарн. - Но сомневаюсь, что это имеет большое значение, потому что не рассчитываю надолго здесь задержаться. И когда я снова стану гурантом, мне непременно понадобится мой тваль.
