Там на поперечной улице есть картинная галерея, сказал он, нужно пройти мимо нее и сразу повернуть за угол направо. Дом № 65. Я позвонил в дверь. Мне открыла сама мадам М. Она держала на руках ребенка.
Тщетно я копалась в самых ранних своих воспоминаниях; по-моему, мы никогда не жили в доме № 65.
«Лескалье»… Так называлась красивая вилла, возвышавшаяся посреди нашей деревни, напоминая лебедя в стае воробьев.
Мне трудно было представить себе, как это родители ни слова не сказали мне об этой вилле. Я долго разыскивала хоть какое-то место с таким названием — «Лескалье», — но ничего не нашла. В общем, сплошной туман.
А вдруг мой следующий вздох станет последним? В ужасе я затаил дыхание и, повернувшись к статуе святого Роха, мысленно стал молиться ему: он ведь исцелял умиравших от чумы, значит, может спасти и меня.
Святой Рох, Рох из Монпелье (ок. 1300–1350). Исцелял больных чумой во время паломничества в Рим. Заразившись от них, удаляется в лес. Там его врачует ангел, а пес, живущий по соседству, носит ему хлеб, и он выздоравливает. Позже умирает в тюрьме, отвергнутый родными и близкими. Его культ распространяется в XV в. по всей Европе, однако сходит на нет по мере исчезновения чумы, от которой, как все считали, святой умел исцелять. Святого Роха можно узнать на изображениях по посоху, который он держит в руке. Иногда его изображают также с сумой на плече, в шляпе и плаще паломника. Рядом с ним тот самый пес, он приподнимает полу плаща святого Роха, чтобы была видна чумная язва на его ноге. Ему молятся, когда на город обрушиваются эпидемии опасных болезней. Святому Роху посвящены десятки церквей и часовен, его статуи можно увидеть во многих городах Европы.
(Энциклопедия «Малый Робер»).
Иначе говоря, разыскивать церковь, где имеется статуя святого Роха, все равно что искать иголку в стоге сена, — или деревню Н., где есть озеро, или деревню Н., где читают «Ла Газет».
Улица Саблиер. Улица Ипполита Мендрона. Номер 3… 14… 32… 46. Не знаю, как мне удалось найти мастерскую Альберто в доме № 46 по улице Ипполита Мендрона. Наверно, так сомнамбулам удается ходить по карнизам, не падая вниз.
Я отправилась по этому адресу. И обнаружила там мастерскую… Альберто Джакометти. Ни больше ни меньше!
И все совпало. У него действительно был брат Диего, и они вдвоем бежали из Парижа за несколько дней до прихода немцев. Но он уже умер и ничего не сможет мне сообщить. Альберто Джакометти — нет, он слишком великий, это не может быть правдой. Иначе я бы наверняка слышала о нем от родителей. Эта мысль меня утешила, очень уж хотелось видеть в ней подтверждение того, что все эти письма — чистейший вымысел, игра авторского воображения; в общем, я слегка успокоилась.
Может, этот тип в конце концов заявится собственной персоной ко мне в кабинет, со словами: «Здорово я вас разыграл? Ну так как, будете меня печатать?»
И все завершится веселым обедом в каком-нибудь ресторане. А потом я схожу к маме на могилу, расскажу ей эту историю и попрошу прощения за то, что усомнилась в ней.
И тут зазвонил телефон.
При каждом звонке — на работе или дома — я первым делом думала: это Никола, сейчас он скажет, что раскаивается в своих словах: поразмыслив, он пришел к выводу, что на свете полно людей, которые не собирались заводить ребенка, а потом вполне хорошо с этим справлялись, так почему бы и нам не попробовать?..
— Здравствуйте, мадам, говорит профессор Винникотт. Ваша помощница дала мне ваш номер, сказав, что вы разыскиваете деревянные церкви.
Это был американский профессор, обосновавшийся в Париже лет пятнадцать тому назад; несмотря на этот солидный срок, он говорил с ужасающим акцентом. Какой-то американский музей прислал его во Францию, когда разразился скандал с церковью Нюизман-о-Буа.
Нюизман-о-Буа? Вот это да — название начиналось с буквы «н», и я прикипела к трубке.
Это случилось много лет назад. Сильные наводнения, случавшиеся в Париже с 1910 по 1955 год, заставили городские власти построить на Сене и ее притоках множество плотин и водохранилищ, чтобы справляться с этими разрушительными стихийными бедствиями. Однако создание водохранилища Лак-дю-Дер-Шантекок на Марне обернулось трагедией, а именно полным уничтожением сразу трех деревень — Шантекок (от нее осталось лишь название, которое носит теперь только озеро), Шанпобер-о-Буа и Нюизман-о-Буа. Местные жители могли только беспомощно смотреть, как сводят под корень лес, крушат и сжигают дома и затапливают их деревни. Ради того, чтобы Париж больше не страдал от наводнений, этих людей лишили буквально всего. Их согнали с насиженных мест, их дома ушли под воду «во имя общественного блага» — такое невозможно понять до конца, не испытав на собственной шкуре; многие не могут оправиться от этого до конца жизни. Кстати, американские индейцы в подобной ситуации попросту вымерли.
