— А не придет? Мабудь, сменил позицию…
— Придет! Придет! Снайперы всегда так!
— Ничь же будет! Стрелять як?
— А ножом! Прикладом! Или живьем возьмем. Я его знаешь как обработаю? — Игнатьев вцепился в снег, пальцы хрустнули.
Морозюк пожевал губами:
— Поснидать бы… А там хоть бы шо!
— Согласен.
Игнатьев воодушевился своей внезапной идеей.
— Вот что, Иван Петрович. Ты смотайся к нашим, предупреди. А то поднимут панику! Я тут останусь, послушаю, разведаю. Возвращайся быстро, тем же путем. Понял? Однако поснидай. И мне принеси.
Узнав от запыхавшегося Морозюка о затее, Тайницкий, и без того нервничавший и уже поджидавший Игнатьева в блиндаже бронебойщиков, возмутился.
— Безрассудство! Дурачество! Под носом у немцев! — кричал он. — Пропадет ни за грош!
Морозюк виновато переминался с ноги на ногу.
Комбат прикинул, к каким последствиям может привести необдуманный шаг Игнатьева, и ужаснулся. Обнаруженный окоп, прикидывал он, не обязательно должен быть засадой вражеского снайпера. Во-вторых, если это даже так, то опытный стрелок — а этот снайпер был таким — обзаводится несколькими постами. В-третьих, любая попытка напасть на него вызовет у немцев гвалт, и тогда…
Больше всего комбат казнил себя: как мог отпустить «эту отчаянную голову», предварительно не взвесив все обстоятельства, не определив совершенно точно задачу, не приказав, когда, где, что и как тот должен делать?
Мамед, слушая комбата, вздыхал: «Ай, нехорошо!» Петрухин помалкивал.
Тайницкий вызвал двух разведчиков, опытных, бывалых, по многу раз путешествовавших в расположение противника, и приказал им найти и вернуть Игнатьева.
— Где, он покажет, — кивнул Тайницкий на Морозюка. — Одно помните: абсолютнейшая маскировка! В бой вступать только в крайней необходимости. Потребуется — поддержим. Главное — быстрее назад.
Впереди — Морозюк, за ним — разведчики; они отошли от комбата озабоченные и напряженные. Тайницкий отправился на батальонный наблюдательный пункт: мало ли что может случиться? Надо быть готовым ко всему. И не видел комбат, как Зина Смирнова догнала разведчиков.
— Хлопчики, я с вами., Комбат приказал, — соврала она, не моргнув. Впрочем, они и не заметили бы это-; го в чернильной ночи.
— Ясно, — сказал старший из разведчиков. — Меня держись, сестренка.
И снова, вобрав голову в плечи, полз Морозюк, в минуту передышки, со злостью утирая мокрое от снега лицо рукавицей. И снова сильными рывками подтягивался на локтях, толкая вперед уже уставшее тело… «Поснидал», — хмурился он. На сердце у Морозюка было смутно. Беспокойство комбата, человека, сведущего в военном деле, передалось ему.
Вот и угловатая кочка, о которую по дороге в батальон Морозюк сильно ткнулся лицом. Значит, теперь осталось немного. Перевалить через увал, и порядок… Три тени — две большие и одна маленькая — двигались за Морозюком. Останавливались, прислушивались и опять ползли, чтобы спустя минуту снова замереть и прислушаться…
Вот наконец и она, эта бисова бочка. Морозюк завалился на бок, поджидая остальных.
И сразу ухватил слухом короткий, как стон, приглушенный и отчаянный возглас:
— Иван!..
Оклик сникнул, словно обрубленный тишиной.
Это был голос Игнатьева. Он крикнул оттуда, где был окоп немецкого-снайпера.
Как пружиной толкнуло вперед Ивана Морозюка. Солдат увидел, как там, куда он бежал, пахнул неяркий пистолетный выстрел. И сразу слева, и справа раздвинули тьму ракеты. Дробно залопотали пулеметы. Автоматные очереди завихрились в снегу. Шурша, пролетели, как испуганные ночные птицы, мины, и впереди Морозюка, обдав его воздушной волной, ахнули взрывы.
В несколько прыжков Морозюк оказался у вражеского окопа.
— Мыкола! Тут я! — прохрипел он.
«Сапер ошибается раз…» Кому не понятен мрачный смысл этого солдатского завета?.. «А нам не дано и раза! — утверждают снайперы, — а потому: действуй!» Может быть, об этом и подумал Игнатьев, оставшись в одиночестве на бугре?
Когда исчез внизу Морозюк, он долго лежал без движения, до мерцания в глазах всматриваясь в темень и напрягая слух.
Это ему надоело. Ночь едва началась. «Чего я отсиживаюсь?» — думал Игнатьев. Он был из тех, кто, сделав первый шаг, обязательно совершает и второй, кто не ждет, а ищет врага. «Заберусь в окоп, все лучше, чем в бочке или в снегу: безопаснее, — размышлял Игнатьев. — А явится немец, тут я его и встречу, по-нашему».
