Кто спас советскую власть от гибели - страница 3
Можно только поражаться таким... односторонним заботам Пилсудского о России. А «восторжествование в России» всеразрушающей, заливавшей и заливающей кровью страну, наиболее реакционной из всех когда либо бывших диктатур — советской — могло быть допущено?
Нет, не за торжество того или иного режима, не за партийные догматы, не за классовые интересы и не за материальные блага подымались, боролись и гибли вожди Белого движения, а за спасение России. Какой государственный строй приняла бы Россия в случае победы Белых армий в 1919-1920 г., нам знать не дано. Я уверен, однако, что после неизбежной, но кратковременной борьбы разных политических течений, в России установился бы нормальный строй, основанный на началах права, свободы и частной собственности. И уж во всяком, случае — не менее демократический, чем тот, который ввел в Польше покойный маршал... Наконец, было, ведь, совершенно ясно, что не «деникинский», не «колчаковский», не какой либо иной временный режим поставлен на карту, а судьбы России.
Во всяком случае непонятным и непосильным являлось навязывание извне русскому народу его государственного устройства. Тем более непонятным, что сам генерал Пилсудский, порицая активную политику Антанты, направленную против большевиков, в первой вербальной ноте советам заявил, что «Польша не есть и не желает быть жандармом Европы»!..
Второй мотив оправдания (генерал Кутшеба):
«По сведениям генерала Пилсудского... Деникин отказался признать полную государственную самостоятельность Польши и её право голоса в вопросе о будущем тех земель, некогда польских, которые по разделам достались России».
И потому:
«Погром советской армии привел бы к утверждению правления Деникина и в результате, к непризнанию интегральной самостоятельности Польши».
Такое оправдание, принимая во внимание тогдашнюю международную обстановку, при наличии архивов «белых», английских, французских, при жизни десятков союзных деятелей, бывших посредниками в сношениях между Таганрогом и Варшавой, такое оправдание рассчитано, очевидно, только на полную неосведомленность читателей.
Мое признание независимости Польши было полным и безоговорочным. Еще до падения Германии, когда Польша находилась в австро-германских тисках, я формировал польскую бригаду полковника Зелинского «на правах союзных войск», с самостоятельной организацией и польским командным языком. Эта бригада, со всей её материальной частью, при первой же возможности была, отправлена мною морем (дек. 1918 гр на присоединение к польской армии. С начала 1919 года на территории Вооруженных сил Юга находился уполномоченный Польского Национального Комитета, признанного и Антантой, граф Бем-де-Косбан — в качестве представителя Польши; он встречал широкое содействие со стороны моего правительства в отправлении своих официальных функций. Когда же 26 сентября в Таганрог прибыли миссии генерала Карницкого и Иваницкого, они встречены были нами с исключительной торжественностью и сердечностью. На приеме я приветствовал послов Польского государства следующими словами:
«После долгих лет взаимного непонимания и междоусобной распри, после тяжелых потрясений мировой войны и общей разрухи, два братских славянских народа выходят на мировую арену в новых взаимоотношениях, основанных на тождестве государственных интересов и на общности внешних противодействующих сил. Я от души желаю, чтобы пути наши более не расходились. Подымаю бокал за возрождение Польши и за наш будущий кровный союз».
Тяжелое воспоминание...
Таким образом, признание нами Польского государства носило не только формальный, но и идейный характер. Но для официальной версии, очевидно, удобнее отрицать эту очевидность, чтобы дать какое либо оправдание тому непостижимому для непосвященных парадоксу, в силу которого генерал Пилсудский, как свидетельствуют его сотрудники, «сознательно стремился к гибели русских национальных сил» и к поддержке той «красной революции», которая, по его же убеждению, «шла не только с целью опрокинуть Польшу, но и поджечь факелом коммунизма весь мир».
