— Здравствуйте…
— Называй меня по-прежнему, как много лет назад…
— Здравствуйте, дядя Франц.
— Если бы я встретил тебя на улице, то, наверное, не узнал бы.
— А я бы узнал вас сразу.
— У тебя хорошая зрительная память, Отто.
— Вы всегда были добры ко мне.
— Сколько же лет мы с тобой не виделись, Отто?
— Я не помню сколько, но долго. Почему вы перестали бывать у нас? Много раз я спрашивал об этом отца, но он так ничего вразумительного мне и не сказал.
— Отец твой был хорошим человеком, но со странностями… Впрочем, они объяснимы. А ты тоже верующий, Отто?
Отто Енихе помолчал.
— В нашей семье не было принято спрашивать об этом.
— Прости меня, я совсем забыл. Как это говорил Гюнтер?.. «Черт ничего не прощает, но и бог тоже…»
— «Поэтому идет борьба до последней минуты жизни, до последнего дыхания», — закончил Енихе..
— Как жаль, что Гюнтер и Эмма не видят тебя сейчас. Когда ты в последний раз был дома?
— На рождество. А вы верите в предчувствия, дядя Франц?
— Как сказать. Иногда они — мираж… У тебя были дурные предчувствия?
— Да, как-то вечером я вышел прогуляться. Шел мокрый снег, я шлепал по лужам и о чем-то думал, и вдруг… вдруг я почувствовал, что больше не увижу их… С вами никогда ничего подобного не происходило?
Штайнгау не ответил. Оба помолчали. Потом Енихе сказал:
— Если бы мои предчувствия не подтвердились…
— А есть у тебя какие-нибудь предчувствия сейчас?
— Они касаются только меня.
— На фронте плохо?
— Плохо. «Мессершмитт» устарел, а новых машин нет.
— Я недавно тоже побывал на фронте и видел наших солдат… Я могу понять тебя: госпиталь, пластическая операция… Одно только утешение, что они не обезобразили твое лицо. Какие у тебя планы на будущее?
— Я солдат… Пока немного отдохну, а там… Боюсь только, что врачи некоторое время еще не разрешат мне летать. А я не хотел бы сидеть без дела.
— Ты пока отдыхай. А я что-нибудь придумаю за это время. Сейчас могу предложить тебе только службу в охранных войсках СС. Ты мог бы получить при переводе в войска СС звание штурмфюрера.
— Вы знаете, дядя Франц, в свое время отец был против того, чтобы я шел в гитлерюгенд.
— Но отца уже нет в живых. Что ж тебя удерживает? Убеждения?
— Я ведь летчик, дядя Франц.
— Но ты же сам сказал, что летать не можешь.
— А что за служба в СС? Кого я буду охранять?
— Заключенных Бартенхауза.
— Это лагерь уничтожения?
— Нет. Сейчас — это рабочий лагерь.
— А на каких работах используются заключенные Бартенхауза?
— В основном они работают на «Мариине».
— Можно мне подумать, дядя Франц?
— Ну, разумеется.
— Спасибо.
— Где ты остановился?
— Пока нигде.
— Тогда поживи у меня. Отдохни. Можешь пользоваться моим гардеробом. Ведь у тебя, наверно, нет цивильной одежды, а эта шкура надоела?
— Спасибо, дядя Франц.
— Тебя отвезти или ты пройдешься?
— Я должен сходить туда.
— Но там ничего нет… Кроме развалин…
— Я должен сходить туда.
— Ты лучше сначала съезди ко мне, прими ванну и переоденься.
* * *
Комнату ему отвели на втором этаже. Здесь находилась и гостиная с камином. Первый этаж Отто еще не успел как следует осмотреть. Окно его комнаты выходило в сад. В глубине его стоял небольшой домик, где жил старик садовник с женой, которая, как позже узнал Отто, исполняла обязанности кухарки. Сад окружала каменная ограда, поверх нее тянулась проволока под током.
Отто надел гражданский костюм и спустился вниз. У ворот появился часовой-эсэсовец. Енихе свернул за угол.
В Постлау он дважды был до войны.
Новый город отличался хорошей планировкой, широкими улицами с двухэтажными коттеджами, окруженными садами. Старый же город представлял собой лабиринт узеньких улочек, на которых не могли разминуться две машины. Дома здесь были острокрышие, выстроены в стиле ранней готики. Эту часть города опоясывала местами разрушенная крепостная стена с двумя воротами — на восток и на юго-запад.
Отто нашел нужную ему улицу и дом, вернее, место, где стоял дом, в котором жили Енихе. Повсюду высились только закопченные стены с провалами окон. Запах здесь стоял едкий, тошнотворный, много трупов так и осталось под развалинами.
Он свернул в улочку, ведущую в порт, а потом — направо и вскоре вышел к Мариенкирхе.
