Когда он вышел на пенсию, я никогда не видел его без дела. Обычно дед копался в палисаднике (во дворе городского дома) или в саду (в российском понимании — на даче). Если не там, то чинил обувь — имелся для этого соответствующий сапожный инструментарий, ныне трудно воображаемый. Если не обувь — тогда возился в сарае (так называлась подвальная ячейка, чрезвычайно захламленная на сторонний взгляд). Он умел все — и возвращал к жизни простые человеческие вещи. Единственная известная мне проблема возникла у него при ремонте электрического утюга. Дед разобрал его, скрутил воедино все имеющиеся провода, так же аккуратно и экономно замотал изолентой, затем собрал и включил в сеть…
Когда-то я попытался осветить его жизнь в рассказе «Веревочка». Теперь мне ясно, что в ту пору я мало знал. Плохо понимал, как она складывалась на самом деле.
Надо сказать, что, написав автобиографию, дед так и не получил персональной пенсии, ради которой он это делал.
Персональную пенсию получила бабушка.
Сама она даже несколько стеснялась этого. Потому что бабушка, конечно, тоже работала — и как работала! Приходилось и по ночам, потому что, как известно, Сталин имел привычку ложиться под утро, а пока горел свет в его кабинете, все партийные комитеты всей огромной страны должны были осмысленно бодрствовать, невзирая на все и всяческие часовые пояса.
И дело было не в сумме: благодаря тому, что дед всю жизнь получал хорошие оклады жалования, его простая пенсия и так составляла возможный максимум — 120 рублей. А бабушкина персональная — всего 80.
Дело было в значимости заслуг. В каком-то смысле — в значимости прошедшей жизни. «Персональная пенсия» — само название вызывало уважение. Кроме того, к персональной пенсии прикладывался пакет льгот. Персональные пенсионеры (и члены их семей, к которым, соответственно, был причислен дедушка) платили за жилье и коммунальные услуги вдвое меньше, а излишнюю площадь оплачивали, в отличие от прочих, в одинарном, а не тройном размере; персональные пенсионеры имели преимущественное право на специализированную медицинскую помощь, и лекарства для них стоили в 5 раз дешевле, чем для всех прочих категорий граждан[23].
Конечно, бабушка честно делила с мужем все тяготы тогдашней жизни — а их и в самом деле хватало. Но все-таки работа ее была не то что у деда: всегда бумажная, кабинетная; всю жизнь она провела то на профсоюзных, то на партийных постах, не поднимаясь, впрочем, выше должности инструктора — сначала в разных райкомах, а затем в Душанбинском горкоме.
Хотя, конечно, никакие «но» здесь не уместны. Ибо именно так была устроена советская жизнь. Мало ли кто там занимался тонковолокнистым «египтянином»! А вот бабушка работала в партийных органах и потому получила персональную пенсию по справедливости — по честной и полной справедливости той жизни.
Думаю, дед это понимал. А ничего другого не понимал. Или не хотел понимать. Я не знаю. У человека избирательное зрение, избирательный слух, избирательная память. Он не хочет видеть, слышать и знать ничего такого, что может выбить фундамент смысла из-под его жизни.
Поэтому события 1956 года — ХХ съезд КПСС (14–25 февраля) и прозвучавший на нем доклад Н. С. Хрущева «О культе личности и его последствиях» — произвели на Ивана Константиновича чрезвычайно тяжелое впечатление.
Доклад был закрытым. Его не печатали в газетах, однако он был распространен по всем партячейкам страны, так что дед, несомненно, был в курсе происходящего. Для широкой публики в конце июня этого же года опубликовали «смягченный» вариант доклада в качестве постановления Президиума ЦК, которое заодно определяло рамки допустимой критики сталинизма.
По словам моей мамы, дедушка несколько дней сидел за столом, обхватив голову руками, «весь черный». Он то читал, что было сказано в докладе, то возвращался к каким-то передовицам из недавних газет. Одно не сходилось с другим. Не вязалось. Коренным образом противоречило друг другу. Но и то и другое было правдой. Что из того, что одна «Правда» была напечатана вчера, а другая сегодня?! Сам-то он оставался прежним! И жизнь его уже сложилась так, как она сложилась!.. И что ему теперь было со всем этим делать?
