– Вам нужно сделать переливание крови, я уже договорилась об этом, – сказала Франсуаза, уловив его мысль.
– Только не сегодня и не завтра, – ответил он. – У меня есть срочное дело, которое мне нужно успеть закончить.
Франсуаза в своей желтой маечке была еще обворожительней, чем накануне, и он мучительно решал вопрос, поболтать ли с ней немного, потратив на это драгоценное время, или попросить уйти и приняться за письма. Он все-таки решил немного поболтать с ней, хотя само это слово «поболтать», которое он употребил мысленно, было сильным преувеличением реальности. Он говорил медленно, сухо и тихо, и как раз сегодня, произнеся первые слова, поймал себя на мысли, что не узнаёт собственного голоса. Это был не его голос, он лишь несколько раз в жизни слышал такие голоса: ими говорили умирающие. Но Франсуаза заговорила сама, прервав его скорее уже даже не мучительный, а усталый самоанализ, и сказала, что принесла ему обещанные книги.
Он взял в руки одну из брошюр. С обложки на него глядел улыбающийся молодящийся мужчина в голубом свитере под цвет глаз, седой, с очень короткой стрижкой. По цвету его лица можно было безошибочно описать любой его день в малейших подробностях: с утра пробежка, на завтрак овсянка на воде и апельсиновый сок, потом он отправлялся с аккуратненькой дорогой кожаной папочкой читать лекции. В аннотации говорилось, что это один из популярнейших лекторов, за последние двадцать лет выступивший более чем в шестидесяти странах перед более чем семью миллионами человек. Возвращаясь с лекции, он садился за постный обед вместе со своей единственной за всю жизнь спутницей, которая много помогала ему в его работе, а после обеда и короткого отдыха принимался за написание книг. Аннотация сообщала также, что он автор двадцати шести популярных книг, переведенных на многие языки мира. После праведных дневных трудов он выпивал вечером в компании жены и пары друзей-единомышленников несколько глоточков стимулирующего кроводвижение напитка и предавался ученой беседе или долго глядел из окна на тихие пустынные улицы своего маленького американского городка, где так же, как и повсюду, была по ночам луна, которую слегка загораживало или не загораживало очаровательное, похожее на барашка облачко.
Ласточка открыл наугад и попросил Франсуазу почитать ему вслух. Она с радостью согласилась. Ее интонации выдавали волнение и придавали всей сцене привкус особой торжественности:
– «Основание нашей веры – это не наши чувства, а Божьи обещания, данные нам в Библии, – медленно произносила она. – Христианин живет упованием на верность Самого Бога и Его Слова. Этот рисунок, изображающий поезд (она показала рисунок: паровоз, на боку которого было написано слово “факт”, и два соединенных с ним вагона, на одном было написано “вера”, на другом – “чувства”), символизирует христианскую жизнь и показывает связь между фактом, то есть Богом и Его
Словом, верой, то есть нашим доверием Богу и Его Слову, и чувствами – результатом нашей веры и послушания. Понятно, – продолжала Франсуаза, и в ее голосе зазвучали учительские нотки, – что паровоз может ехать и без вагонов. Однако было бы совершенно бесполезно пытаться тянуть поезд при помощи вагона. Подобным образом мы, христиане, не должны полагаться на наши чувства и эмоции, но мы возлагаем нашу веру на незыблемый авторитет Бога и Его Слова».
Ласточка хотел что-то сказать, но только нечленораздельный хрип вырвался из его горла.
– А хотите узнать, – оживилась Франсуаза, – как выглядит жизнь, управляемая человеком, и жизнь, управляемая Христом?
Он слабо кивнул.
– Вот смотрите, – почти чирикнула она и показала ему рисунок, где был изображен круг, в круге перевернутое русское «Г», буква «я», а за пределами круга – крестик. – Собственное «я» на троне, – указала Франсуаза мизинцем (перевернутое «Г» – это трон, догадался Ласточка), – Христос за пределами жизни, жизненные устремления исходят от самого человека… Вот эти разного размера кружочки внутри шарика видите? Это жизненные устремления…
– Я, признаться, и не разглядел их, – покаялся Ласточка.
