Перед обедом он решил переодеться, даже после прогулки у него оказались на это силы. Он надел свежую клетчатую рубаху навыпуск, чтобы не видна была худоба («Здесь рубашек в клетку никто не носит», – сказала Марта, увидев его на пороге кухни), и новые зеленые хлопковые носки, которые перед отъездом ему сунула в сумку мама. Ей было сказано, что он едет в Париж подлечиться, и эта заведомо лживая версия была воспринята ею с большой радостью.
Обед был прекрасен. Он съел немного отварного рыбного филе, по бледно-розоватой поверхности которого удивительно аппетитно растекался кусочек нежнейшего сливочного масла, и выпил бокал белого вина. От вина он сильно захмелел, но не ослаб, а повеселел, и они снова принялись болтать с Мартой, как утром. Рассказывала она. Почему-то ей вспомнился их первый совместный отдых на море, куда они поехали втроем: Марта, ее младший семнадцатилетний брат Андрей и Ласточка. Они ехали в купе втроем, пили пиво с воблой и ужасно хохотали.
– А ведь это ты научил Андрея курить, – говорила Марта. – Он вообще не отходил от тебя ни на шаг и во всем старался подражать тебе.
Ласточка вспомнил, как тот смотрел на него уже в поезде, и странное читал он в этом заинтересованном взгляде. Когда они оставались вдвоем в купе, Андрей заговаривал первым, и темы все время предлагал какие-то щекотливые.
– Помнишь, как вы бегали вдоль моря по утрам, пока я готовила вам завтрак?
Это Андрей предложил бегать, и Ласточка согласился. А после пробежки они вбегали в море такие разгоряченные, что казалось, вода закипала вокруг них.
– А потом мы завтракали на террасе, увитой диким виноградом. Позднее Андрюшка соблазнил тебя бегать и по вечерам. Я иногда ходила с вами и гуляла по берегу, пока вы бежали, красиво бежали, черт возьми, навстречу закату. Вы всегда бежали навстречу закату, помнишь?
Именно во время одной из таких вечерних пробежек Андрей, подбежав к Ласточке, схватил его за руку и поволок в море. Марты в тот вечер с ними не было. Они влетели в воду и начали брызгаться, потом стали бороться, потом Ласточка почувствовал, что именно пытается сделать Андрей, и ему передалось это желание. Они начали целоваться в воде – и целовались, лаская друг друга, до тех пор, пока не услышали какие-то голоса на берегу. Тогда они, оттолкнувшись, поплыли, стараясь совладать с дыханием, в разные стороны. Когда Андрей выходил из воды, Ласточка впервые оглядел его. Он был великолепен – атлетического сложения белокурый загорелый юноша с темным лицом.
– Помнишь, после обеда мы устраивали сиесту, – не умолкала Марта, – и валялись до пяти-шести часов вечера? Ты читал мне вслух, а потом вы бегали с Андреем за окуньками…
Ласточка помнил, как во время этого чтения он все время поглядывал на часы, ведь они с Андреем начали ходить на рыбалку. К вечернему клеву они отправлялись на уединенное пресное лесное озерцо, маленькое, с неподвижной водой, отражающей поросший кустарником берег и идущее на посадку солнце. В волшебном отраженном небе чуть покачивались кувшинки и лилии, по этим облакам скользили водомерки, в них барахтались угодившие в беду стрекозы и бабочки. И страстность Андрея на этих рыбалках потрясала Ласточку, повидавшего к тому времени многое в своей богемной среде…
– Вы возвращались к ужину голодные как звери, с сияющими глазами, вы в минуту сметали все со стола и, стараясь не пропустить закат, бежали на море. Никогда наши отношения с тобой не были такими радостными, такими безоблачными…
Ласточка отметил про себя, что этих слов Марта не произносила, наверное, ни разу за последние пятнадцать лет – так непривычно они выходили у нее.
– Между нами царила такая гармония, такое взаимопонимание, такая дружба!
Он не узнавал Марту, она употребляла слова пятнадцатилетней давности.
– Это был самый прекрасный наш совместный отдых, и совершенно непонятно, почему после такой нашей близости ты тут же завел в Москве какую-то выдру (это и был Андрей), и мы начали ругань, переросшую в настоящую войну. Которая с некоторыми просветами продлилась все двенадцать лет нашего, с позволения сказать, сожительства.
