Конечно, он понимал, что подобные мечты вряд ли осуществимы в ближайшей перспективе, но что он мог с собой поделать? Как он ни старался, но запретить себе мечтать об этом был не в состоянии. Впрочем, если быть честным с самим собой до конца, не очень-то он и старался. То есть, даже не старался нисколько. Он совсем не хотел себе этого запрещать. Ведь если он перестанет мечтать, то чем тогда он будет отличаться от тысяч своих, ни о чём не мечтающих соратников-бойцов? И главное, мечтать — это так здорово! Силой своей мысли ты сам творишь прекрасную, невозможную в суровой действительности ледяного материка реальность. Словно у тебя вырастают незримые крылья, и ты можешь беспрепятственно уноситься в своём воображении из этого холодного, пустынного, ледяного мира в далёкий мир буйной зелени и вольготно валяющихся на пышной траве диких зверей. И ни один враг не способен злобным своим оружием сбить тебя и прервать твой незримый полёт в неведомые сияющие дали воображения. Ни один даже самый злобный враг не способен прервать высокий полёт твоей фантазии и стремительный бег твоих безудержных мыслей…
И потом, как можно без мечты и фантазии сложить песню?
Когда пурга затихает совсем, начинается самое интересное. Дозорные в это время утраивают своё внимание. Сосредоточившись на пассивном наблюдении, чтобы не демаскировать себя, старательно просматривают отведённые сектора ответственности во всех диапазонах своего зрения, дабы не пропустить неприятельские разведгруппы или передовые отряды. Здесь нужна максимальная собранность и максимальное внимание, ибо от этого зависит не только твоя жизнь, но и жизнь твоих товарищей, а иногда и судьба всего святого дела освобождения Ктиды.
Враги хитры и коварны, и при этом совершенно безжалостны. Точно известно, что они не щадят пленных — уничтожают их безо всякого колебания. Даже неживые уже тела уничтожают, словно боятся, что к ним проникнет какая-нибудь заразная болезнь. Да что пленных? Они и своих-то бойцов не берегут — кидают их на бойню бессмысленную и бесполезную тысячами, и нисколько не переживают о потерях. И раненых своих не очень торопятся забирать с поля боя. С одной стороны это хорошо, так как нам больше трофеев достаётся, а с другой сразу видно, как эти варвары к нашему брату-бойцу относятся. По-скотски они относятся, как к вещи бездушной».
* Бард прекратил писать, встрепенулся и оценил время. Что-то задерживается Метель. На минуту уже дольше контрольного времени. Это не есть хорошо — скоро пурга совсем стихнет, и каждый квадратный сантиметр ледника будет просматриваться как на ладони, никакая маскировка не спасёт. Эх, надо было пораньше ему за боеприпасами идти, хотя бы на эту самую минутку и пораньше. Да только кто же знал? Предвидеть точно, какое количество времени займёт поход на базу снабжения в сложных погодных условиях, и сколько продлятся эти самые сложные условия даже самому Основному не по силам. Чего уж тут говорить об обычном рядовом огнемётчике? Ну, пусть не совсем обычном, и совсем не рядовом…
На связь выйти никак нельзя — нарушишь радиомолчание — обоим смерть. Он осторожно высунулся из ячейки наблюдения, чтобы хоть чуть-чуть лучше видеть, и быстро осмотрелся вокруг. Нет, всё тихо пока. В смысле, пурга метёт, как мела, и ветер воет, как выл, хоть и не так сильно уже, а вот друга не видно и не слышно. Что плохо. Правда и врагов в пределах чувств не наблюдается. Что хорошо. Как в старых сказках из Всемирной Сети — и видом не видывать, и слыхом не слыхивать. Вот так бы и дальше — не видеть их и не слышать. То есть, чтобы их, проклятых, совсем не было на этом свете.
На связь выйти нельзя. Покидать пост без приказа нельзя. Но ведь и друга в беде оставлять нельзя! Никак нельзя, ни так, ни этак. Вот тебе и дилемма, попробуй её решить, что для тебя важнее — друг или долг. Он растерянно застыл, задумавшись над этой сложной для себя задачей, и его странным образом передёрнуло вдруг всего, словно сильный электростатический импульс проскочил в мутном и холодном окружающем воздухе, перемешанном с сухим и колючим снегом нудной и злой пургой.
