Халат Андрея был насквозь мокрым. Солнце протискивалось сквозь плотные, низко висящие облака, Андрей подставлял ему лицо, переступал с ноги на ногу. Воротник натер шею. Кандалы звякнули. Из оставшегося короткого, обрезанного валенка пузырясь выдавливалась вода.
Зимберг услышал звон, заметил движение, крикнул: «Эй, ты! Шею тянешь? Ты! Ты! Рыжий! В петлю хочешь? Сгною! Запорю!» Ротмистр, желавший дотемна вернуться в Петербург, наклонился к Зимбергу. «Что? — Зимберг изображал глуховатого. — Политический? Почему с уголовными? А? Понимаю, понимаю, благодарю…» и продолжил напутствующую каторжников речь.
Андрей стал бы вечником без изъятия у Франка, артельщика стеклянного завода. Одним эксом больше, одним меньше, петля или вечная каторга были ему обеспечены. Рано или поздно Андрея бы опознали, яркий блондин, почти синие глаза, внешность запоминающаяся, приметы были разосланы, с добавлением о походке, резкой, своевольной, и о легкой, но все-таки заметной хромоте: пролетка, в которой сидела Адель, на Казанской улице, когда Андрей забрасывал в пролетку баул с деньгами, задним колесом проехала по левой ноге, вся ступня стала синей, при ходьбе нога как бы сама собой чуть выворачивалась вовне.
В контору Франка раз в две недели поступала большая сумма. Об этом сообщил Виноградов. Андрей удивлялся — как Иван находил то, что нужно? Откуда узнавал? Сначала поверенный в делах Кульман, потом — артельщик Франк.
Андрей тогда вернулся к Прейсу, на напилочную фабрику, ночным уборщиком, добрый Прейс специально для него придумал эту должность, но платил совсем немного. Андрей жил в маленькой комнатке в Озерках, в доме на углу Варваринской и Елизаветинской, никуда, кроме как на фабрику и в лавку, не ходил, а шел из лавки и увидел Виноградова. Котелок, тросточка, темно-красные ботинки. Виноградов сказал, что встретил на Васильевском старшего мастера с фабрики, похвалившегося чистотой, сказавшего, что ночной уборщик, совсем молодой, хромоватый, рыжий, соскоблил все масляные пятна со въевшейся в них металлической стружкой, и Виноградов сразу подумал про Андрея. Ответ на вопрос — откуда он знает старшего мастера? — Виноградов заболтал, угостил пивом, не в озерковской распивочной, отвез в хорошую пивную. Андрей был очень рад увидеть, впервые за долгое время, знакомое лицо, не стал настаивать на ответе о старшем мастере, но спросил — откуда все? Несколько удачных эксов на Кавказе, так ответил Иван, и сказал, что Кульман должен вот-вот получить крупную сумму от своих доверителей.
Все оказалось так, как говорил Иван, — сумма, изъятая у Кульмана, оказалась даже больше, чем обещал Виноградов, но ходившие с Андреем на экс Чиковани и Алексеев глупо кончили оба. Первый не нашел ничего лучшего, как приодеться, подражая Виноградову, и пойти в ресторан Кюба: дали доесть заказанное, при выходе скрутили, он вырвался, убегал, стрелял, сам получил пулю. Второго арестовали в поезде, поехал проведать сестру в Москву, вернули, судили военно-полевым и повесили на Лисьем носу.
Из товарищей Виноградова уцелел только Резчиков, который исчез, как сквозь землю провалился, с тремя тысячами рублей и золотым кольцом с бриллиантом, которое Резчиков стащил-таки с пальца Кульмана. Это была идея Виноградова — делить деньги на пятерых. Причем его доля была такой же, как у тех, кто участвовал в эксе непосредственно.
Виноградов говорил, что так проверяется сознательность революционера. Надо сначала поделить добытое, потом посмотреть — как революционер будет расставаться с деньгами. Виноградов говорил, что деньгами проверяются принципы. Резчиков, по мнению Виноградова, проверку не прошел, но то, что Резчиков расправился с эксплуататором, давало надежду на будущее. Если Резчиков вдруг объявится, его можно будет свободно привлечь, потому что люди меняются, воспитываются, если Резчиков вчера присвоил деньги, которые надо было направить в партийную кассу, то завтра осознает прошлую ошибку, отдаст все для борьбы.
Андрей не спрашивал — отдал ли Чиковани в кассу деньги, оставшиеся после приобретения обновок? Не спрашивал — отдал оставшееся после покупки билетов в Москву Алексеев? Не спрашивал — куда отдал долю Виноградов? Виноградов намекал, что знает несколько мест, где можно найти товарищей. Андрей не спрашивал — что это за места. Он себе оставил столько, сколько был должен брату, Владимиру, купил в лавке ношеные, но вполне приличные сапоги, старые совсем прохудились, остальное, чуть больше двух тысяч, отвез сестре Лихтенштадта.
