Крыса в чужом подвале - страница 92
Фиром, ловок новоиспеченный декарх, даром, что в летах, всех одолел. Ему награда и досталась. Селли вскочила на лавку и накрыла победителя подолом. Хохоту — стены ходуном пошли! Углядели глазастые лохматую! На бабе, фундоши нет! Она их с роду не носила!
Когда Фирома вытащили, смеху пуще прежнего. Ржавшие товарищи укатывались, глядя на его красную окривевшую от обиды рожу.
− Чего? Солоно? Запей! — и кружку под нос.
И опять гогот, топот, крик, пляс.
Костас вышел во двор, сунул руки в воду. Несколько раз стиснул кулаки. Холод унял жгучую боль. Позади кто-то подошел. Он знал кто. Прачка фрайхи.
На гулянке Иера липла, не отогнать. Увернется от Керстена, тому кроме вина ничего не надобно, и сразу к нему, на шею виснуть. Так наприжималась, соски выпирают на грудях. Танцевать силком в круг вытащила. Павою вокруг плыла, ласточкой срывалась кружить.
− Чисто медведь на ярмарке! — смеялась она, когда он наступал ей на ногу или толкал.
Керстен два раза порывался сойтись в кулаки. И бабу свою унять и ухажера её геройского проучить. Оба раза давал себя усадить обратно. Ему щедро лили в кружку. Он пил, запрокидывая голову далеко назад. В очередной раз и сам запрокинулся. Рухнул с табурета. Его отволокли в угол и бросили. Торквес мурчал, возился, фыркал, сблевывая на грудь. Потом Хлым, дворняга беспородная, остаток вечера ему морду облизывала, блевотину ела.
Под звездным небом Костас чувствовал себя лучше. Холодный ветерок остужал саднящую кожу.
− Мутит? — с сочувствием спросила Иера.
− Угу, − обманул Костас. С чего замутит-то? Сколько не пей, голова как стеклышко, ясная.
— Бросил меня. Дружок твой наглый за бок ущипнул. Синяки будут.
Бухнула дверь казармы. На крыльце возникла сильно шатающаяся фигура. Одной рукой оперлась о стену, второй пытается расстегнуть брагетт.
− Чтоооо зааа херь?
Не успевает справиться с завязками и облегченно отдувается. Ляжкам тепло и щекотно.
Опять бухает дверь. Зассанца сбивают с крыльца. Тот падает, возится в грязи, безуспешно пытается подняться и, обессилев, засыпает.
Два друга, обнявшись за плечи, орут в звездное небо.
Иера уселась рядом. Тесно. Обняла-обхватила Костаса за талию, положила голову на плечо. Ждет. Слова ласкового, нежности. Не дождалась. Сама полезла с поцелуями, жарко дыша.
− Этакий ты… недогада. Пойдем что ли? − она прижалась еще сильней. — А то мокра вся.
Прошмыгнули мимо карнаха, сторожившего вход в дом. Не мудрено, пьян в стельку. Привалившись в уголку, спал.
Поднялись по лестнице. Иера нет-нет останавливалась, распаляя себя, целовала Костаса. Руки её бессовестно лезли в брагетт. Касание вызывало в ней выдох-стон.
Комната у прислуги не большая. Кровать, стол под салфеткой, да ваза с цветами. В углу кувшин с водой и таз. Иера быстро закрючила дверь. Он хотел её приласкать. Женщин положено ласкать, раздразнить, растревожить поцелуями, теплым шепотом, бесстыжими прикосновениями, горячей тяжестью тела.
− Чего уж там, − поторопила она, задыхаясь.
Длинная ночь не показалась длинной. Иера спала, разметав волосы по подушке и устало сопя.
Небо еще не посерело на востоке, а Костас неслышно выскользнул из комнаты. Пройдя знакомой лестницей, спустился в подвал. Ступеньки, на которой звенели колокольчик, перешагнул. Подойдя к решетке, свернул замок вместе с проушинами. Соскоблив ржавчину, с трудом вытащил засов и открыл дверку. Вернее выгнул. Заржавленные петли не открывались. Капли, срывавшие со свода, забарабанили некую мелодию. Беспокойную и призывную. Костас посмотрел на свои руки. На них осталась черная жижа, словно кто-то вымазал решетку изнутри.
Постояв мгновение, Костас быстро покинул подвал и здание.
День прошел в пустой беготне. Не позднее вечери, Костасу следовало покинуть Морт. Таков закон. После гулянки, полдня на сборы. Замешкаешься, вчерашние боевые товарищи силой вытурят. Даром что птох.
− Чего поздно? — спросил его Тод. — На ночь глядя?
− Задержался, − не стал объясняться Костас.
− Надо было с капитаном уезжать. Глядишь к себе забрал бы. Все при деле, − ворчал Тод. — Может еще нагонишь.
