Окоченевшими даже в рукавицах руками я принялась распутывать узел своей дорожной сумки. Сделать это мне никак не удавалось, так что в конце концов я сняла рукавицы и засунула их за пояс. Теперь котомку удалось развязать, но руки закоченели окончательно. Едва я вытащила и развернула карту, как очередной порыв ветра вырвал ее из негнущихся пальцев и унес прочь, в снежную мглу.
Я послала Йарре в погоню, но, разумеется, безуспешно. Отчаянный рывок через сугробы привел лишь к тому, что мы вновь затерялись в буре и не могли даже вернуться к рощице, а тйорл без толку растратил силы. И снегу вокруг намело уже столько, что, куда бы мы ни ехали, вряд ли нам удалось бы продвинуться далеко.
Если прежде моими чувствами были в основном злость и досада, то теперь меня охватил настоящий ужас. Холод сковал все тело; я почти уже не чувствовала пальцев ног, да и кожа между шапкой и шарфом полностью онемела. До меня наконец дошло, что я не просто сбилась с дороги, а что я могу погибнуть, умереть в буквальном смысле этого слова прямо здесь, на крохотном по географическим меркам пятачке между несколькими населенными пунктами, может быть, в какой-нибудь полумиле от жилья! И мой заледенелый труп так и пролежит под снегом до весны…
Я вспомнила жуткую историю из жизни Йорпа Тнааксена, знаменитого путешественника и исследователя южных земель. Однажды на пути к лагерю его настиг страшный буран, его тйорл выбился из сил, и самому Тнааксену грозила верная гибель. Тогда он взрезал тйорлу живот и забрался внутрь. Тепло внутренностей помогло ему пережить буран и дождаться товарищей, которые отправились его искать, когда непогода стихла. Впервые я прочла эту историю в детстве, когда у меня еще не было Йарре, но и тогда она произвела на меня очень тяжелое впечатление. Тнааксен даже не мог избавить несчастное животное от страданий — он был заинтересован, чтобы тйорл прожил как можно дольше, и тот действительно умер не сразу. Я не осуждала путешественника, понимая, что у него не было другого выхода, но… Я потом несколько дней не могла есть мясо — при взгляде на самые аппетитные куски мне мерещились окровавленные, но все еще живые, пульсирующие внутренности.
И менее всего я ожидала, что сама окажусь в подобной ситуации!
Там были высокие широты, суровые и дикие южные земли, где снег лежит по двенадцать месяцев в году, а здесь привычный умеренный климат и чуть ли не центр Ранайского королевства. Однако, в отличие от Тнааксена, меня никто не собирался искать…
И все же я совершенно не собиралась поступать так с Йарре! Что угодно, только не это!
Однако мысль об этом навела меня на другую идею. Непослушными руками я кое-как расстегнула верхние крючки плаща (не тронув нижние, чтобы ветер не разметал полы). Метель сразу ворвалась под накидку, но я и так Уже промерзла насквозь и почти не заметила этого. Я разделалась с застежкой жакета, отряхнула от снега шерсть Йарре и легла на спину тйорла, плотно прижавшись к нему; теперь наши тела разделяла лишь тонкая ткань рубашки, и я надеялась, что живое тепло его могучего организма согреет меня. Вскоре мне и впрямь стало теплее; одновременно я почувствовала, до чего же меня вымотала эта борьба со стихией; глаза слипались сами собой, невыносимо хотелось спать… Я понимала, что уснуть на морозе — это смертельно опасно, но Йарре все еще куда-то шагал, и размеренные движения его большого тела укачивали, успокаивали, убаюкивали…
И вскоре не осталось уже ни холода, ни ветра, ни снега; я снова оказалась в Йартнаре, и со мной были мама, молодая и веселая, и отчим, живой и здоровый, и Ллуйор, девятилетний мальчик.
— Ты же взрослый, Ллуйор, — сказала я.
— Нет, — ответил он, — это была просто игра, ты что, забыла? Мы играли в принцессу и злодея. Мы же друзья, Эйольта, друзья на всю жизнь!
— А ты не ранен? — обратилась я к отчиму.
— Нет, — ответил он, — тебе это просто приснилось. А теперь ты проснулась, и мы всегда будем вместе.
И они все трое рассмеялись над моей недогадливостью.
— А то, что я не умею летать, мне тоже приснилось? — спросила я с надеждой.
— Конечно, — ответила мама, — ты прекрасно летаешь.
