Весь парк «Алохи» был исследован на предмет коррозии и усталостных повреждений. Были списаны еще два престарелых «Боинга», а один несколько месяцев простоял в ремонте. Корпуса всех трех машин имели значительные растрескивания корпуса и иные следы коррозии. ФАВП издало Директиву о годности к полетам, потребовав осмотреть все находящиеся в эксплуатации «Боинги-737». Еще сорок девять машин восемнадцати различных авиакомпаний имели трещины в корпусе.
Контролирующие органы авиаиндустрии переполошились. Считалось, что «Боинг», «Алоха» и ФАВП внимательно следят за состоянием «семьсот тридцать седьмых»: на этих машинах раннего выпуска нередко отмечались коррозионные повреждения. «Боинг» предупреждал «Алоху», что влажный соленый воздух Гавайев «весьма способствует» коррозии.
Последовавшее за этим расследование показало, что происшествие было вызвано рядом причин. Выяснилось, что машины «Алохи», совершая короткие рейсы, накапливают циклы взлета — посадки намного быстрее, чем предусматривается установленными сроками регламентных работ. Избыточное напряжение вкупе с корродирующим воздействием океанского воздуха способствовало образованию мелких трещин в обшивке корпуса. Это обстоятельство ускользнуло от внимания «Алохи», располагавшей низкоквалифицированным техническим персоналом. ФАВП упустило их из виду по причине большой загруженности и нехватки кадров. Технический инспектор ФАВП в Гонолулу надзирал за девятью авиакомпаниями и множеством ремонтных станций, разбросанных по всему Тихоокеанскому региону от Китая до Сингапура и Филиппин. Со временем трещины в корпусах самолетов расширялись, и конструкция теряла прочность.
«Алоха», «Боинг» и ФАВП интерпретировали результат расследования каждый по-своему. Незамеченные повреждения самолетов «Алохи» объяснялись плохим обслуживанием, неправильной эксплуатацией, недостатком внимания со стороны ФАВП и конструкторскими просчетами. Несколько лет участники событий обменивались взаимными обвинениями.
Однако происшествие с самолетом «Алохи» привлекло внимание производителей к проблеме старения флота, и Амос приобрел широкую известность на «Нортоне». Он уговорил руководство приобретать все больше старых машин, с тем чтобы использовать их крылья и фюзеляжи в качестве объектов исследований. День за днем испытательные машины подвергали дряхлые самолеты циклическим нагрузкам, имитируя взлет, посадку, воздействие воздушных потоков и турбулентности. Амос получил возможность определять, в каких местах они ломаются и почему.
— Амос, — сказала Кейси, приближаясь к старику. — Это я, Кейси Синглтон.
Амос близоруко моргнул.
— А, Кейси. Не узнал тебя. — Он смотрел на нее, прищурившись. — Доктор выписал мне новый рецепт… Э-ээ… Как поживаешь? — Он двинулся к маленькому зданию в нескольких шагах от испытательного стенда, жестом велел Кейси идти следом.
Для всех было загадкой, каким образом Кейси удается ладить с Питерсом. Все объяснялось просто — они были соседями; Амос жил один со своим мопсом, и Кейси раз в месяц приходила к нему что-нибудь состряпать. В ответ Амос угощал ее рассказами об авиакатастрофах, которые ему доводилось расследовать с той поры, когда в пятидесятых годах произошли первые крушения «Кометы». Во всем, что касалось самолетов, Амос был ходячей энциклопедией. Кейси многому научилась у него, он стал для нее кем-то вроде наставника.
— Кажется, я видел тебя вчера утром, — сказал Амос.
— Да. Я была с дочерью.
— Я так и подумал. Хочешь кофе? — Он открыл дверь, и в нос Кейси ударил острый запах подгоревшей гущи. У Амоса всегда был отвратительный кофе.
— Не откажусь, — сказала она.
Старик налил ей чашку:
— Надеюсь, черный сойдет. Забыл купить сливки.
— С удовольствием выпью черный. — Амос забывал о сливках уже много лет кряду.
Амос налил себе кофе в грязную кружку и жестом предложил Кейси сесть в потертое кресло, стоявшее напротив его стола. На столе возвышалась высокая стопка толстых сборников «Международного симпозиума ФАВП/НАСА по структурной целостности, надежности воздушных кораблей, методикам термографического анализа, устойчивости к коррозии и сопротивлению материалов».
