Колесо судьбы проворачивалось, скрипя на выбоинах. Уже позади Тобольск — а по водоразделу на корабле не поплывешь. Миних купил карету, нанял несколько подвод. Баглир лежал под волчьим пологом, высунув только голову, и ловил длинным языком снежинки. И думал: а чего же хочет он? Вернуться, получить нормальное гражданство? И служить стране, которую ненавидит? Вернуться и разрушить эту страну? И царствовать на развалинах великолепной и все-таки родной цивилизации во главе каких-нибудь варваров? Вернуться и устроить революцию? Заманчиво. Да это же просто смесь первого и второго! Итак…
Баглир вылез на свет божий, мощными взмахами крыльев взметнув поземку, подлетел к карете фельдмаршала, вцепился в дверь когтями и просунул голову в полуоткрытое окошко.
— Я решил. Я остаюсь здесь. Пусть Россия примет и меня. Но машину все равно надо построить.
— Зачем? Если остаешься?
— Что же мне, век холостяком мыкаться? Без жены, без потомства…
Миних захохотал и потрепал его по щеке.
— Ты напоминаешь моего бывшего адъютанта, Манштейна. В самый патетический момент отпускаешь сальности.
— Какие сальности, эччеленца! Я серьезно!
— Если серьезно, полезай внутрь. Не то простудишься, а наши доктора плохи, людей-то лечить не могут. Помрешь от горячки, и всей карьеры. Меня другое беспокоит.
— Что именно, эччеленца? — Баглир протиснулся в окошко и устроился рядом с Минихом.
— Что никого навстречу не везут. Помнится, всегда была СМЕНА. Оттуда, скажем — Татищев, туда — Долгорукие. Обратно — Долгорукие, туда — Бирон. Обратно Бирон — туда Я.
— Может быть, новый государь добрый.
— Любой государь на Руси добрый. Согласно титула. Всемилостивейший. А чем добрей, тем больше должно быть ссыльных. Потому что не слишком милостивый предпочитает оттяпывать головы. Вот Елизавета Петровна, например, двадцать лет никого не казнила. Так Сибирь и подзаселилась. Не только министрами, мелочью всякой тоже. А Петр Федорович, похоже, в деда пошел, в Великого. Представляю, как выкатывают колоды, и половина сановников — шеи подставляет, а другая — топориками по ним! Вот бы увидеть, как Шуваловы Разумовских укорачивают. Но, боюсь, опоздаем.
В Уфе, на мосту через реку Белую, гулял народ. Орали, пили, плясали. Все нации и сословия вперемешку. Подвода с зарывшимся в полог спящим Баглиром встала — проезда сквозь эту суету, несмотря на матерные конструкции, возводимые возницами, не было. Миних велел справиться, не немцев ли, часом, бьют? Оказалось, нет. Тогда он вылез, желая узнать, в чем дело. Ему немедля сунули штоф и предложили выпить за монумент милосердия.
— Какой еще такой монумент? — удивился фельдмаршал.
Ему отвечали, что это, согласно определению сената, государь Петр Федорович. За своего освободителя граф осушил без колебания. Весь штоф. Правда, початый. А хлебосольные уфимцы, хоть и поскучнели лицами от жадности, поднесли закусить. Граф от огурчика отмахнулся, а хлебушком только занюхал. Скука на физиономии народа сразу рассеялась.
— Эт по нашенски, — сказали из народа, — эт красно. Не в Сибири ли выучился? Не в ссылке ли?
— Выучился — в службе армейской, а еду, верно, из ссылки. Возвращен волей государя, — ответил Миних.
Тут его и порадовали. Сказали. Что давешним указом император повелел Тайную канцелярию распустить, пытки — запретить, а доносов — не принимать. Миних не поверил. Не поленился в градскую управу заехать. С собой взял, растолкав, Баглира. Чтобы тот убедился. Снаружи — благопристойно. Беломраморные колонны и часовые навытяжку. Баглир одну поцарапал когтем — оказалось, побеленное дерево. Миних осмотрел часового. Тот спал — стоя навытяжку, с открытыми глазами. Фельдмаршал даже восхитился. И будить умельца не стал.
Внутри обнаружилась звонкая тишина — как раз для топанья ботфортами. Привычные к цивильным туфлям полы страстно взвывали, как голуби по весне. Направо, налево — коридоры с дверями, прямо — широкая лестница под ковром. Лестница вычурно изогнутая, ковер — прямоугольный, потому — вкривь. Миних свернул направо, Баглир, опережая, ухватисто распахивал перед ним запертые двери. Открыл одну — никого нет. Открыл другую — все пьяные, головами на вверенных столах лежат. Баглир протянул одного по руке когтями — недовольное мычание было ему ответом. Баглир вытянул у столоначальника шпагу. Миних уже шел дальше, открывая дверь за дверью. Пусто, пьяные, пусто, пьяные, еще пьяные, а вот — некто бесшумный из шкафа несгораемого мешочки с золотыми вынимает и по карманам рассовывает. Росточком не мал, а спиной крючится. Взял его граф за отвороты серенького сюртучка, потряс. Зазвякало. Немало уже порассовал. Двинул по морде. Баглир добавил лапой по заднице. Без когтей.
