Подойдя ближе, Дремов увидел Супруна, отчитывавшего лейтенанта.
— Что здесь у вас? — спросил он.
— Да вот, маленький разбор, — ответил ротный. — Обучаем, как уничтожать танки. Мнения разошлись. Хочу научить, чтобы солдат, бросив болванку, полз, за ней и обратно по-пластунски, а вот…
Дремов не дал договорить.
— Правильно считаешь, товарищ Супрун. Так и учи. Понятно, солдат без охоты ползет по открытой местности, зная, что противник ведет за ним наблюдение, но давно известно, что чем больше пота на ученье, тем меньше крови в бою. Как видишь, выбор простой. На днях обещают выделить нам на недельку пару танков из танковой бригады, так что проведем занятие по борьбе с танками врага, а попросту обкатаем танками наших солдат.
Супрун поднял вопросительно глаза.
— Что значит «обкатаем»?
— Не приходилось? Будем мы это делать просто: с переднего края ночью выведем по одной роте в тыл и расположим солдат по траншеям опорного пункта, а с рассветом пустим через траншеи танки. Солдаты на практике убедятся, что танки страшны только необученному бойцу, что с ними можно успешно бороться. И если не испугаться и пропустить танк через свой окоп, можно поразить его гранатой с тыла.
На ходу одергивая гимнастерку, подошел комбат. Дремов кратко повторил ранее сказанное Супруну, но Заикин, слушая командира, хорошо понимал, что он прибыл в батальон чуть свет не для того, чтобы рассказать, как намеревается обкатывать танками пехоту. И не ошибся. Как только на левом фланге роты послышались выстрелы, Дремов направился в ту сторону.
— Посмотрим вашу затею, — взглянул он на комбата. Тот не растерялся.
— Пока не все налажено, ведь это только начало, — сказал он. — Проверим, поправим, в общем, надо подумать. Очень важно, что солдаты стреляют со злостью. Не то что на стрельбище, по фанерным мишеням.
Дремов пробыл в батальоне весь день, еще раз внимательно просмотрел позиции рот первого эшелона, а уходя, сказал:
— Продолжай, комбат. Игра стоит свеч.
С каждым днем напряжение нарастало. Чувствовалось, что приближаются какие-то важные события. Ночью со стороны противника часто взмывали осветительные ракеты. Раздавались пулеметные и автоматные очереди, а то и пушечные выстрелы.
Из штаба дивизии приходили все новые и новые распоряжения об усилении бдительности и повышении боевой готовности подразделений.
Пятого июля на два тридцать ночи в полку готовился ночной поиск. Время выхода уже приближалось, но когда командир полка намеревался уйти на специально оборудованный у самого переднего края наблюдательный пункт, раздался резкий телефонный звонок. Зная, что такие тревожные вызовы бывают, лишь когда кто-то срочно требуется комдиву, он остановился.
— Эх ты! Не уйдешь.
Без каких-либо вступлений командир дивизии генерал Булатов сказал:
— Сосед слева захватил «языка». Противник снимает минные заграждения. Значит, переход его в наступление возможен в самое ближайшее время. Приведите полк в боевую готовность. Личный состав следует укрыть, оставить только наблюдателей. Обо всем замеченном докладывайте немедленно.
На том разговор и закончился. В трубке было слышно, как телефонистка торопилась вызвать другой полк.
В блиндаж почти одновременно вбежали начальник штаба, замполит и командир полковой артгруппы майор Кобзев. По их лицам Дремов все понял.
— Пошли на НП, там и будем разбираться, — поторопил он, но начальник штаба все же успел доложить, что в батальоны сигнал тревоги уже передан.
Короткая июльская ночь бледнела. В пойме речушки сгущался туман. Земля, притихнув, насторожилась. И не успели офицеры занять свои места на НП, как в воздухе загудело, разноголосо заклокотало — над головами понеслись тысячи снарядов. Под ногами и все вокруг вздрогнуло. Вслед за вспыхнувшим в нашем тылу огненным заревом в стороне противника грохнул потрясающий взрыв. И все вокруг озарилось бурым пламенем. Разрывы слились в общий грохот. Ни Дремов, ни другие офицеры не поняли, что могло так мгновенно произойти. На какое-то время все оглушенно застыли. Лишь после повторного залпа майор Кобзев выкрикнул:
— Вот это силища!
