Советский молоток, затупленный о попавший под него камень, уже не входил в лед с прежней легкостью. Каждый удар скалывал из-под его клюва звонкие линзы, и только после трех-четырех попыток мне удавалось вогнать его достаточно прочно. Намахавшиеся за время подъема руки побаливали, а уж о ногах говорить и не приходится, - икры под непрерывной нагрузкой стягивались в тугой комок. Вот я, поднявшись метров на восемь, с трудом вонзил молоток правой руки на метр выше. Подшагнул левой ногой, почувствовав по звуку как ненадежно вошла в склон левая кошка, но перебивать ее не стал. Перенеся вес тела на нее и на правую руку, подтянулся, и поставил правую ногу. Теперь, откинувшись на молотке правой руки, начал извлекать глубоко вонзившийся японский молоток, как вдруг мир перед глазами крутанулся на сто восемьдесят градусов, и я повис на левой руке, судорожно вцепившись в рукоять молотка, спиной к склону. Взору открылась завлекающая пустота внизу. Так вот скользнешь по этой глади, и соберут тебя по частям у самого подножия. “Ну, уж дудки, - подумал я с неожиданной злостью, - не дождетесь!” Левая кошка каким-то чудом уцепилась за лед, и это помогло мне не повернуться так резко, чтобы вырвать удержавшийся в склоне японский молоток. Р-раз! Оттолкнувшись от склона правой рукой, я изо всех сил всадил зажатый в ней ледоруб, одновременно повернувшись лицом к стене. Слава Богу, затупленная сталь на этот раз вошла в лед безукоризненно, а через секунду так же прочно сидели в нем и кошки.
“За все время восхождения я ни разу не был ближе к падению”, - подумал я, и, подтянувшись, коснулся губами холодной стали спасшего меня молотка.
Вскоре склон стал немного положе, не достигая той устрашающей крутизны, что встретилась у его начала. Напряжение, терзавшее меня до срыва, слегка ослабило железную хватку, и мною овладела уверенность, что я одолею в этой тяжелой борьбе. Из-за накопившейся усталости я не мог подниматься достаточно быстро, то и дело давая передышки ногам, но зато и не торопился, тщательно контролировал каждый свой шаг. Снегопад прекратился, и надо мной в разрывах туч показалось синее небо. Гора словно смилостивилась над крохотным существом, карабкающемся по ее склону. Отрешенный ото всех мыслей и чувств я забыл о том, что необходимо было пересечь кулуар влево, туда, где широкая мульда вывела бы меня прямо на вершину. Когда я спохватился, было уже поздно. Поднимаясь прямо вверх, точно заведенный механизм, я подобрался под самые скалы предвершинного гребня, и теперь, чтобы уйти влево, мне надо было чуть приспуститься, а затем долго траверсировать склон над горловиной с постоянным риском улететь в нее. На это у меня не было сил. Мое сознание отказывалось принять мысль о каком-нибудь ином направлении, кроме как путь прямо вверх.
Перейти со льда на скалы оказалось делом очень непростым. Только удерживавшийся кое-где под снегом натечный лед дал мне возможность вылезти на небольшой выступ. Все, естественно, было укрыто коркой снега. Это был самый решающий этап восхождения. Если мне удастся так же просто перейти со скал на лед, застывший под наметом небольшого карниза, то дело можно считать сделанным. Мне стало жутко. Столько пережить лишь для того, чтобы сорваться здесь, в двух шагах от вершины! Господи, дай мне сил на этот последний рывок!
Уже не щадя клювы молотков, я начал стучать ими по скале, надеясь найти что-нибудь, за что можно зацепиться. В одном месте правый молоток неожиданно заклинился где-то между камнями, и я, замирая от страха, подтянулся на нем чуть повыше. Ну! Если бы левый молоток достал до льда... Короткий взмах, в который я вложил остатки сил, - и характерный звук возвестил о том, что клюв молотка надежно сел в лед. Внутри меня все вспыхнуло от дикой радости, и через секунду я уже обалдело, вложившись полностью в этот рывок, врезался головой в мягкую, как мне казалось снизу, толщу снежного намета, нависшего на полметра над склоном... Карниз и не дрогнул. Это был плотный смерзшийся фирн, обработанный ветром и солнечными лучами. Я лихорадочно обдумывал, как мне поступить. Рубить его ледовым молотком? Долго! Я устал! Мое тело безумно просит покоя, а мышцы ног того и гляди стянутся в судорогах.
