— Главной задачей Верховного главнокомандующего сухопутными силами является национал–социалистское воспитание армии, — сказал Гитлер. — Я не знаю ни одного сухопутного генерала, который бы мог выполнить эту задачу в моем духе. Поэтому я принял решение лично взять на себя верховное командование.
Гальдер сбросил с дивана ноги. Подумал, как унизительно было ему вечно угождать.
— Властелин, идущий к славе по костям других! — вслух проговорил Гальдер, все еще лежа на диване, — Очередь за мной… — Он почти машинально сказал это и неожиданно вздрогнул: «За мной?» Встал, походил по комнате: «Нет, нет, надо быть умнее!» В дверях появилась служанка, вежливо улыбаясь, попросила к столу. Гальдер даже не повернул головы: он стоял, прикрыв глаза рукою, мрачный, сосредоточенный. «К кому идти, с кем посоветоваться?» — ломал он голову, зная, что за всеми всюду установлена слежка.
Не позже чем через час он и сам не заметил, как оказался на Берл–ин–Лихтерфельде. Вышел из машины и, не говоря ни слова адъютанту, шагнул в подъезд серого дома.
У дверей его встретила служанка, позвонила затем хозяину особняка. Не снимая цепочки, отставной генерал приоткрыл дверь и удивленно поднес кустистые брови к щели, подслеповато рассматривая, кто это незвано пожаловал к нему.
— О, герр генерал, не удивляйтесь, что я появился в вашей обители в столь неожиданный для вас час, — заговорил Гальдер.
Брови шевельнулись, и морщинки на лице старого Бека слегка разгладились. Он узнал Гальдер а, хотя и не выразил ни радости, ни печали.
— Судьба Германии заставила меня переступить ваш порог, — поспешно добавил Гальдер.
Они прошли в гостиную, уставленную старинной фамильной мебелью. Гальдер стоя заговорил о тяжко пережитой зимней кампании.
— Этого и следовало ожидать, — прервал Бек и провел рукою, как бы давая понять, что говорить об этом нет смысла.
Гадьдер опустился в низкое кресло и, облокотившись на спинку, задумался.
Он видел перед собой того прежнего Бека, настойчивого и упорного, умного и осторожного, такого же, как и в смутном 1938 году, когда созревала война. Давнее время, много утекло воды, но память возвратила к тревожным событиям тех дней. Занимая должность начальника генштаба, этот ныне поседевший, но не сломленный генерал решился тогда поднять свой голос против войны. Бек составил докладную записку об опасности развязывания, военного конфликта с Чехословакией и намеревался побудить весь генералитет к коллективному протесту, Конечно, ни о каком выступлении против самого режима он и не помышлял. Бек хотел только добиться изменения курса политики Гитлера, по его мнению опасной для Германии. Докладную записку он передал Верховному командующему сухопутными силами фон Браухичу и надеялся на поддержку. Браухич сперва отнесся к этому благосклонно, даже согласился собрать командующих армиями и корпусами на своей частной квартире. Однако в последнюю минуту Браухич отказался от своего намерения, ссылаясь на серьезность положения. Записка была как бы забыта.
Скоро Гитлер узнал о существовании докладной записки Бека. Он реагировал на это весьма своеобразно: прежде всего спросил, кто о ней знает. И когда услышал, что знают о ней только в высших военных кругах, оставил дело без последствий. Он слишком хорошо знал Браухича.
Размышляя над всем этим, Гальдер поднял голову и увидел старого, понурого и ко всему безразличного генерала. На нем был стеганый халат с тяжелыми кистями на поясе. Глаза Бека были зажмурены; но он не дремал, что угадывалось по нервно собранной у переносья складке.
Трудно было расшевелить всеми отвергнутого генерала, который, как изгнанник, сидел в своем особняке и молча следил за ходом войны, не вмешиваясь в текущие события. Да и убранство в особняке подчеркивало древность и прочность устоявшихся здесь взглядов и традиций. На стенах висели ружья с позолоченными ложами, засушенная кабанья голова с клыками. В углу стояли в деревянном футляре огромные часы с медным, позеленевшим от времени маятником. Часы не шли, маятник не качался. Хозяин, вероятно, и не хотел их заводить после ухода в отставку, ибо время для него как бы остановилось.
