Наконец, что еще бросалось в глаза в этой просторной комнате — это массивные, шестигранные часы, висевшие в простенке между двумя окнами; длинные, крупные стрелки имели форму копья, а циферблат был желтоватый, пергаментный.
Приезжий взглянул на часы, и они мгновенно вывели его из состояния умиротворенного созерцания, в котором он находился несколько предыдущих минут: шестигранная массивная коробка показывала ровно пять.
Приезжий вскочил с дивана и, не заботясь уже о сохранении приятной ему ранее тишины, громко крякнул и шагнул к кухне.
Он понял, что несколько утраченных бездейственных минут прошли впустую потому, что телу его, уставшему от долгой поездки в вагонах, необходимо было, хоть на краткое время, опуститься на этот мягкий чужой диван, откинуться на его услужливую спинку и застыть без движения.
— Эй, кто тут… сонное царство! — окликнул он храпевшего человека, заходя на кухню. — Почтосодержатель мне нужен. Ну, отвечайте!..
Храп на печи не прекращался.
— Да ну же, просыпайся! — еще громче повторил приезжий, заглядывая наверх.
— Га? — на полуслове осекся чей-то сон. — Га? — И приезжий сначала увидел медленно спускавшиеся с печи голые белые ноги прислуги, а потом и ее заспанное, раскрасневшееся лицо.
— Кого вам треба? — спросила украинка.
— Лошадей мне нужно. Зови хозяина или приказчика.
— Подождить трохы, зараз поклычу.
Она протяжно зевнула во весь свой молодой полнозубый рот и потянулась, распрямляясь, сытым и теплым телом. Подавшись вперед, оно почти коснулось грудью незнакомого человека.
Будущее, совсем близкое будущее, наплыло в воображении приезжего таким же теплым и плотским, доступным и волнующим, как только что увиденная служанка.
— Ну, зови, зови там кого следует… — поглядел он весело, заигрывающе на молодую женщину.
— Зараз Евлантия позову… приказчика.
Она надела высокие мужские сапоги, полушубок, накинула на голову суконный платок и выбежала во двор. Через несколько минут она возвратилась в сопровождении хромого человека, у которого одна нога была сильно искривлена в колене. В левой руке он держал позвякивающую связку больших амбарных ключей, правой опирался на сучковатую тонкую клюку.
— Ось дид Евлантий. Балакайте з им, вин — приказчик.
— Здрастуйтэ, пожалуйста, — сказал тот и посмотрел внимательно своим далеко упрятанным, неуловимого цвета глазом на незнакомого пассажира. — А шо скажете?
— Мне, дед, лошадей нужно.
— По проездному свидетельству?
— То есть как это… по проездному свидетельству? — почему-то неожиданно пытливо спросил приезжий и заглянул с любопытством в серое, остроносое лицо мужичка.
— Ну, як ездют казенны люди? — рассердился также неожиданно старик. — Чиновники и земские диятели имеют свидетельство, с печатью, по хформе. Это вам, господин, не биржа извозчичья, а земска станция! У нас все по закону, все хформальности соблюдаем.
Глаз смотрел по-ястребиному, настороженно и недоверчиво: всяко бывало на Евлампиевом веку, — приедет иной раз подкусная собака-ревизор из губернии и прикинется дурачком; не раскуси его сразу, — гляди потом, какой крик подымет, а хозяину от того ревизорского крика лишний расход и неудобство!
— Х-хы… х-хы! Лошади у нас, господин, по закону идут. А закон… закон, х-х-и, есть закон, — как казалось самому, неоспоримо и вразумительно объяснил Евлампий.
Голос у него был громкий и всегда сварливый, слово шло чисто и коротко, хотя во рту недоставало уже многих зубов, но вслед за словом, во время пауз, из груди прорывалась одышка и сиплый, стариковский выдых — удвоенное сухое «х».
— Таковы не по билету, — це другое дило… х-х! А куда вам ехать? и куда подавать коней?
— Мне нужно в Снетин, — ответил приезжий и присел у стола, возле которого примостился на кончике стула хромоногий приказчик. — Подавайте лошадей сейчас.
— Сейчас? Ни, сейчас нельзя. Ни як нельзя… — разочарованно покачал головой.
Он посмотрел на туго завязанную длинную корзину, стоявшую у дверей, и вопросительно сказал:
— С поезда? С Полтавы чи с Киева?
— Нет, — уклончиво ответил приезжий. — Я, дед, много верст проехал… много… А теперь в Снетин мне нужно: всего восемнадцать верст не доехал. Восемнадцать, а?
