Впрочем, появилась среди господ коммунистов новая и, по-моему, довольно опасная тенденция — сплочение вокруг любого слова, заявленного с высокой трибуны.
Именно этим, видимо, объясняется неожиданное для всех окончательное отторжение меньшевиков от нашего большевистского дела и тела, гы. Времени от зарождения этой ценной идеи и до ее воплощения прошло ровно пять минут. К трибуне, рядом с которой пристроились стенографистки (В. И., конечно, определил меня к ним), подошел некто и попросил перенести на другой день выступление представителя меньшевиков-ликвидаторов. Последнее слово было не услышано, вернее, недослышано, а потому тут же переврано. Секретарь переспросила (но достаточно громко): «Что-что? Меньшевиков? Ликвидировать?» Ответ заявителя никого не интересовал. Все уже дружно тянули руки и скандировали: «Лик-ви-ди-ро-вать, лик-ви-ди-ро-вать!» И что же? Ликвидировали…
К счастью, царь Соломон[77] был прав — всё действительно кончается.
Но жизнь продолжается. И престранным образом. Ты себе даже не представляешь, где мы теперь собираемся обосноваться (в связи с изданием твоей «Правды», гы) — в Кракове!!! Фанечка, мы же будем почти рядом! Какое счастье! Может, и встретимся, гы???
Рада я этому не рассказать как. Я устала от Франции, Германии, Швейцарии и Инески. А она в Кракове, по моим сведениям, в ближайшее время не появится.
К тому же меня стал раздражать французский прононс. Это нечеловеческое ударение на последнем слоге особенно действует на нервы. А когда прибавилось популярности у В. И. в среде парижских коммунистов, они взяли себе в привычку называть его по-свойски — Вовбан. Звучит это для моего русского уха чудовищно, похоже на кличку, да и рифмуется как-то подозрительно — Вовбан — атамбан — бон вивбан (гы???).
В подготовке к переезду собирающаяся в кучку твоя Крупа тебя ЦК.
P.S. Совсем забыла написать тебе про Парвусовы делишки, но оставлю эту тему до следующего раза. НК.
За скорое наше соседство, моя Крупиночка, поднимаю я бокал густо-красного бордо нового урожая и пью его пока в одиночестве, но… держа левую руку на стопке твоих писем.
И пью это самое бордо я уже не первый день, а третий (как бы не спиться вчистую, ха) — с тех пор, как получила благую весть. У нас тут так замечательно поставлено дело информирования заинтересованных лиц, что, пожалуй, я раньше тебя узнаю о некоторых планах В. И.
Так вот, говорят, что В. И. с Парвусом сейчас заняты оформлением патента на некое изобретение. В чем суть, никто не знает, но каким-то таинственным образом это связано с поисками «слабого звена» и организацией перманентной революции. И еще говорят, что авторы патента получат гигантское вознаграждение от высоких особ при благоприятном стечении обстоятельств.
Не знаю, что так замечательно повлияло на мои умственные способности, может быть, непривычно крупные для меня дозы бордо, но неожиданно я поняла первопричину некоторых действий и высказываний В. И.
Дело в том, что он, по слухам, опять «будирует» тему торжественных захоронений. Видимо, Володя в самом деле очень подвержен влияниям, и, с одной стороны, Стена Коммунаров произвела на него сильное впечатление, а с другой (и это сторона самая главная) — высказывание всем известного Карлуши Маркса о том, что «пролетариат должен стать могильщиком».
Так или иначе, но все тут заворожены полученным от него письмом, где он излагает свои мысли на тему уподобления Кремлевской Стены Стене Коммунаров. А Кремлевская-то подлиннее будет, однако. Тогда, как ты понимаешь, надо Красную площадь превратить в кладбище Пер-Лашез!!!
Напиши мне, пожалуйста, можно ли верить этим слухам, не наговаривают ли на нашего вождя, ха? Ведь если это правда, то как бы в Москве народные волнения не сделались. Очень бы этого не хотелось, потому что вслед за активно выраженным недовольством масс всегда поднимается волна полицейской реакции, а у нас и без того забот хватает. Вот на той неделе неожиданно отремонтировали забор на заводе Михельсона, и теперь приходится составлять заявки на посещение нашего тира. Это нам-то, нелегалам!!!! А уж сколько приходится платить сторожам, чтобы они эти заявки сразу по получении уничтожали, даже и вспоминать не хочу. Все-таки я — казначей, ха.
