Михаил поспешил снять чокер с кедровины, заговорил с трактористом:
— Кубов тут уйма… Москву обогреть хватит! Как думаешь?
— Скорее отчаливай! Некогда, Миша, Борщов загонял в доску. Приходи вечером в столовую, потолкуем.
Михаил махнул шапкой — катись, мол, раз ты такой. Женщины подошли, окружили лохматую тушу кедра. Затюкали топорами — кто умело, а кто и впервые, неловко. Возле них крутился Михаил, показывая, как с одного-двух ударов отсекать сучья.
Жарко стало!..
Метрах в ста от них качнулась мачтовая соснища, словно бы выпрямилась, и стала медленно валиться, обрушиваясь с пушечным грохотом. Тайга отозвалась гулко ухающим вздохом. В том месте, где возвышалась великанша, в проеме вскружилась белая пыль с блестками инея. Постепенно высинилась густота неба.
— Работенки подбавилось, хватайте ее, пока не убежала! — крикнул Михаил. — Не стесняйтесь, бабы!
Повеселевшие женщины обступили поверженное дерево, чтобы освободить его от острюг и пышного игольчатого лапника.
Дышалось Михаилу легко, и сила играла в его плечах…
Вечером почтарь принес письмо от Платоновны.
«Детка моя, — писала старушка, — не хотела я тебе говорить, думала: пусть Мишенька от брата узнает, меж родных и беда легче. Но сегодня видела твоего Ваню, спросила, написал ли тебе про Наташку, а он мне: «То их дело, а я влезать не хочу. У меня своих забот полно». Как же так, думаю, Миша ничего не знает, а у них же дите общее…
Мишенька, Наташа-то от нас съехала, она теперь в Алуште живет, курортничает. Встретился ей вдовец пожилой, у него жена померла. Плохого о нем не скажу — тихий, уважительный, в райсобесе начальником был, помог моему Ивану Никитовичу пенсию оформить. Наташка сперва смеялась: молью побитый, а потом будто умом тронулась. Любовь не любовь, я-то уж разбираюсь, а что-то такое есть. И укатила с ним, вроде подальше от сплетен и разговоров. Такие-то дела…»
Михаил смял конверт. «Так, значит… Какая же стерва Наташка! До весны осталось подождать. Что она: умом трахнулась? Только вот Илюшка… с кем он рыбу ловить теперь будет? Не с этим же… молью побитым…»
В кладовке, находившейся в углу мастерской, собрались покурить. Посапывая, ремонтники ютились у чадного керогаза. На пламени в прокопченной кружке вот-вот закипит заварка.
Отряхивая снег, забрел кузнец — курносый, пахнущий морозом сибиряк. Размял плечи, попросил у Аникея табачку.
Механик, большой охотник до чая, то и дело заглядывал в кружку, как утка в корыто, и без надобности поправлял ее. Потом спросил кузнеца:
— Сделал скобы аль нет?
— Успею… Коксу жменька осталась всего, мало, — и отмахнулся, добиваясь своего. — Ты вот дай работничка золотого, а хоть и посеребренного. Без сподручного пуп трещит.
Никто не вникал в справедливость сказанных им слов, помалкивали. Механик снял кружку, сцедил черную, как нефть, жидкость в стеклянную банку, отозвался равнодушно:
— Бери сподручным Аникея. Пусть жир сгонит лишний. Заленился под боком у комендантши, она ему там втихаря картошечку жарит… — И повернулся к Аникею: — Иди помахай кувалдой, эй!
— Э-ге! — запротестовал Аникей, кивнув на бензомоторную пилу, валявшуюся в углу, — Я сёдня дровишки, по плану которые, еще не пилил. Дуська мне голову намылит…
В дверях появился Михаил.
— Заходь, гражданин! — повеселел кузнец. — Ну как, Михаил, по дому не скучаешь?
— Прямо как у следователя на допросе. — Михаил усмехнулся, потер ладони, отогревая, подошел к окну, затянутому морозным инеем. — Я пришел, мужики, насчет трактора!
— Лебедку заменили, готова колымага. А хозяина медведи уволокли. Жди, если хочешь.
— Ждать некогда, — вздохнул Михаил и притих.
В дверь заглянула Роза, спросила, кто тут топоры точит.
Механик почесал затылок.
— А тебя, кисонька, кто сюда послал?
— Сама.
— Ну вот сама и точи. На участке у вас есть вагон-мастерская…
Роза застеснялась. Увидев Михаила, подступила к нему:
— А вы не поточите?
Михаил кивнул и услышал за спиной прошелестевший шепоток, сдерживаемый смех. Механик бросил слесарю:
— Она за Мишкой давно-о стремает. Повод нашла — топорик поточить…
В полутемном пространстве мастерской заработало точило. Станок дребезжал, густые искры летели на Михаила. Отдал Розе блеснувший лезвием топор, и девушка вышла вслед за ним.
