Роговицын вдруг дребезжаще рассмеялся. Все его маленькое, сухонькое тело затряслось, морщины на лице ожили и все разом сместились, как в детском калейдоскопе, и перед Виталием возникло совсем другое лицо, оживлённое воспоминаниями и словно помолодевшее. Но тут Роговицын поспешно вытер большим пальцем проступившие в уголках глаз слезы и надел очки. В тот же миг лицо его неуловимо изменилось. Морщины вернулись на прежнее место, глаза уже сухо щурились за стёклами очков, и он сказал отрывисто и решительно:
— Словом, изучайте пока дело. А когда появятся у вас факты, тогда и будем решать. Факты, а не воспоминания и ощущения. Если бы я руководствовался воспоминаниями да ощущениями, то ой-ой-ой скольких бы уже посадил. Но, на их счастье, фактов у меня не было. Вот и у вас их нет. И не будет. Покончил с собой ваш Лучинин, попал в переплёт и покончил. И ничего удивительного тут нет. А то бы судили. И позора бы не обобрался. А он с самолюбием был, ого, с каким самолюбием. Видали мы таких!
— Вы не имеете права все это говорить! — зло воскликнул Виталий, словно выйдя из оцепенения. — Не имеете права! Вы даже не начинали следствия поэтому делу! Как же вы можете делать выводы?
Роговицын коротко усмехнулся и потёр подбородок.
— А я с вами, коллега, только мыслями делюсь, а не составляю обвинительное заключение. Мыслями!
— Недопустимые мысли!
— От таких слов рекомендую воздержаться, молодой человек. И контакта с прокуратурой не терять. Приехали проверять работу ваших товарищей? Проверяйте. Как видите, не препятствую.
— Хорошо не препятствуете. Я настаиваю…
— Рано, — сухо оборвал его Роговицын и поднялся. — Не смею задерживать. И у самого дел невпроворот, — он кивнул в сторону кипы папок на столе. — Сами знаете, как у нас.
Виталий тоже встал, оказавшись чуть не на голову выше Роговицына.
— Хорошо. Но спор наш не окончен.
— Как знаете. А пока мы вас в кабинетик какой-нибудь определим. Прошу.
Он сделал жест рукой, приглашая Виталия идти первым.
В приёмной Роговицын спросил кого-то из сотрудников:
— Что, Васин не вернулся ещё из командировки?
— Нет ещё.
— Ну вот и прекрасно. Идёмте, — обратился Роговицын к Виталию, — стол вам уже есть.
Они вышли в коридор. Виталий нёс под мышкой тонкую зеленую папку.
В небольшом кабинете, куда они зашли, стояло два стола. За одним, около окна, расположился худой, светловолосый парень в клетчатой рубашке с закатанными рукавами и торопливо что-то писал. Напротив него сидела полная загорелая женщина в пёстром сарафане. Она быстро и тревожно посмотрела на вошедших.
Второй стол бы пуст. Роговицын подвёл к нему Виталия и сказал парню в клетчатой рубашке:
— Юрий Сергеевич, наш товарищ тут поработает.
— Пожалуйста, — буркнул парень, не отрываясь от протокола.
Роговицын кивнул Виталию и вышел.
— Так где же стоял шкаф? Припомните, — обратился парень к женщине в сарафане.
— Ну почём я знаю, почём? — нервно ответила та, прижав руки к полной груди. — Я же всего один раз там была, один раз.
Парень, вздохнув, отложил ручку.
— Давайте вспоминать. Ведь в шкафу чемодан-то стоял, откуда он кофточки вам доставал.
— А меня касалось, откуда он вынимал, касалось? — враждебно ответила женщина и вдруг, сморщившись, громко чихнула, прикрыв ладонями лицо.
— Будьте здоровы, — сказал парень.
Женщина сердито сверкнула глазами.
— Не ваше дело!
Виталий ухмыльнулся, не поднимая головы от папки с бумагами. Разговор за соседним столом отвлекал его.
Между тем в папке оказались акт ревизии — толстая стопка густо, через один интервал, напечатанных листов, схваченная двумя скрепками, бланки нескольких допросов и письма с подколотыми конвертами.
Виталий прежде всего просмотрел письма. Три из них оказались напечатанными на машинке, как и адреса на конвертах. Машинки, судя по шрифту, были разные. Тексты адресов тоже оказались разные, но Виталий обратил внимание, что в слове «прокуратура» была всюду допущена одна и та же орфографическая ошибка: «пракуратура». Все три письма оказались анонимными. Зато из пяти писем, написанных от руки, в конце четырех стояли завитушки подписей, а рядом, в скобках, значились фамилии их авторов. Те же фамилии стояли и на бланках допросов. Всех четырех допрашивал сам Роговицын. Письма поступили в разное время, два из них чуть не полгода назад. «Неужели он копил досье?» — враждебно подумал Виталий.
