– Не представляют? Так что же тогда случилось там, в болоте? – воскликнул Альден.
– Понятия не имею, почему написано так, – отмахнулся Руф. – Для Джахрира, наверное, не представляют, а я вот читаю всё это, и кровь стынет в жилах. Даже думать об этом не хочу. Да и не знаю я, что там случилось. Может, и напридумывали всё, и никакой это вовсе не Трясинник был, – сердито пробормотал он. – Может, просто дорогу подтопило, а кто-нибудь проезжий разнёс дурные слухи ради забавы. Если тебе так уж интересно, спроси у Кэлбена, – выпалил толстяк, но затем тут же себя одёрнул. – Хотя нет, нет, нет, что я такое говорю! Не вздумай спрашивать, не надо его беспокоить! Уговор ведь был, да и он жутко не любит болтунов, наверное поэтому мне тебя и сплавил.
Альден так и не понял, что же именно имел в виду торговец, но все его мысли теперь занимала таинственная история с болотом, из-за которой караван повернул к деревне Три Холма – первый караван за последние несколько лет.
* * *
Что-то заскрипело, захрустело, и внезапно фургон остановился. «Привал!» – донеслось откуда-то сзади.
Старая тиринминская дорога была достаточно широкой, чтобы разминулись две простых повозки, но купеческий караван с его громоздкими передвижными домами занимал почти всю ширину, оставляя для проезда лишь узкую полоску с одной из сторон, проехать которой могли только всадники, да и то, вплотную прижимаясь к обочине. Все главные тракты в Добраобаре старались прокладывать по местам открытым, избегая густых лесов, глубоких лощин, узких холмистых ущелий и горных перевалов, ведь именно здесь грабителям было легче всего подготовить засаду, застать стражей врасплох и не дать конным воинам воспользоваться своим преимуществом. Однако не везде можно было столь удачно провести дорогу, и такие места Руфрон и называл «неспокойными», хоть и не потому, что нападения здесь часто совершались – просто ему самому было «неспокойно», когда его лавка на колёсах въезжала в эту предположительно опасную область.
Караван обычно отправлял вперёд всадника, чтобы вызнать, нет ли намёка на засаду, не идут ли встречные обозы, с коими потом будет не разъехаться. Своего конного стража Кэлбен как раз и послал на разведку, как только фургоны въехали в чащу. Вернувшись, он донёс, что дальше лес идёт уж совсем густой, а посему поляну для привала нужно подыскивать уже сейчас, чтобы не оказаться на дороге в сумерках, а то и вовсе глубокой ночью.
Как только возможность подвернулась, караванщик подал сигнал, и тарны остановились. Всадники проехались вперёд и назад, оповещая всех о предстоящей ночёвке. Деревья кончились, и один за другим фургоны начали брать влево, сворачивая на открывшуюся прогалину, поросшую невысокой травой. Она хмуро зеленела под сырым вечерним небосводом, затянувшимся кучными облаками. Со всех сторон поляну вплотную окружал лес, а в середине высились два старых замшелых вяза, покачивая своими раскидистыми ветвями. Руфрон повёл тарнов именно к ним, чтобы оказаться в самом центре временного лагеря. Уж больно ему не хотелось ночевать возле кромки леса, зная, что дремучая ночная пуща будет скрестись в боковину его колёсной хижины.
Фургон Кэлбена, сделав по поляне крюк, остановился у самой дороги. Из большого крытого прицепа, напоминавшего деревенский сарай, вышли сонные и вялые стражники. Двое самых младших, взяв по топору, поплелись в лес, а ещё двое, постарше, лениво переминаясь, осматривали незнакомое место. Кэлбен, закинув ноги на парапет облучка, с безучастным видом раскуривал трубку.
Остальные купцы расположились кто где, порушив строй и небрежно раскидав фургоны по полю. Кто-то, остановив тарнов, сразу забрался назад в свою передвижную лавку, кто-то, потягиваясь, глазел по сторонам или прохаживался по поляне. Повар, который ехал в одном из купеческих фургонов, копошился в тележке походной кухни. Все ждали, когда юные вояки принесут поленья да начнут разводить костры.
Конные стражи спешились. Двое из них также отправились в лес за дровами, а остальные двое повели лошадей к повозке Руфрона.
– Эй, толстяк, давай-ка, двинь дальше, коней привяжем здесь, – бросил купцу один из них.
