— Ты что-то не так понимаешь, — сказала Нина чуть насмешливо. — Тебя никто не жаждет возвращать. Тебе следует сваливать отсюда как можно быстрее, потому что участковый уже знает про твой дебош и намерен поинтересоваться твоей пропиской.
— Вот что тебя волнует, — рассмеялся Леша. — Похоже, ты не в курсе, милашка. Я прописан на этой жилплощади уже две недели! Так что теперь я здесь законный жилец и могу послать твоего участкового так далеко, где он еще никогда не бывал.
— Так она тебя прописала? — ахнула Нина.
— А ты и не знала? — рассмеялся Леша. — Увы, тут ваши не пляшут.
— Как это тебе удалось? — спросила Нина. — Сунул кому-нибудь взятку?
Леша легко рассмеялся.
— Какую взятку, тетя, откуда у меня такие деньги? Просто надо уметь ладить с людьми. Знаешь, кто у нас паспортистка? Очень милая женщина. Я представить не мог, как много она может сделать.
— Я так и думала. Но имей в виду, она не все может. Я подниму такой скандал, что вас обоих погонят пинками.
— Да? — с любопытством посмотрел на нее Леша. — Это интересно. И хотя я совершенно не боюсь твоего скандала, но хотел бы знать: а чего ты-то дергаешься?
— Наверное, потому, что ненавижу таких подонков, как ты, — сказала Нина очень спокойно. — И еще мне нравится Аня, и я бы не хотела, чтобы она плакала.
— Вот оно что! — радостно засмеялся Леша. — Она тебе нравится!
— Да, представь себе.
— Признавайся, ведь у тебя к ней томительное чувство притяжения.
— Не говори глупости, — произнесла Нина сквозь зубы.
— А почему, собственно, глупости? — пожал плечами Леша. — Я давно подозревал в тебе какое-то извращение. Но это только украшает современную женщину.
— Я не хочу продолжать этот нелепый разговор, — сказала Нина. — Речь идет не о моих извращениях, а о твоих. Ты здесь не останешься, так и знай.
— Ты так думаешь? — спросил он с явным интересом. — Но пока я не слышал в твоих словах никаких убедительных аргументов. Может, если ты продолжишь свою мысль, получится лучше?
Нина почувствовала, как внутри нее поднимается волна раздражения против этого беспринципного, наглого и безусловно обаятельного мерзавца. Не желая продолжать разговор, она поднялась, но тут Леша вдруг приблизился к ней.
— Ты куда? — Он схватил ее за руку. — Разве мы закончили? Ты же не затем пришла, чтобы пилить меня за Анютку. Ведь так?
— Пусти меня, — процедила Нина, пытаясь вырваться.
— Нет, голуба, от меня еще ни одна женщина не уходила неудовлетворенной. — Он обхватил ее руками, прижал к себе, и его громкий шепот буквально оглушил ее: — Могу признаться, мне нравятся самые невероятные варианты. Почему бы нам с тобой не составить пару?
— Подумать только, — отвечала Нина насмешливо, — и это после Надюхи?!
— Да забудь ты эту дуру, — проговорил он сквозь зубы. — Вообще про все забудь. Сегодня наш праздник, детка… Пошли.
— Как бы не так, — сказала Нина и резко ударила его коленкой в пах.
Леша заорал от боли, кажется, даже собирался замахнуться и вмазать ей. Но тут он ненароком увидел глаза Нины — и словно получил второй удар, еще сильнее первого. Он мигом отшатнулся от нее и, согнувшись, вернулся в комнату, кряхтя и ругаясь.
— Ну ты дура, — только и смог проговорить он, покачивая головой. — Так ведь и весь наследственный аппарат порушить можно!
Нина рассмеялась.
— Меня мало интересует твой наследственный аппарат, — сказала она. — Но если ты не съедешь отсюда в ближайшую неделю, я буду приходить каждый день, и вот тогда тебе придется всерьез задуматься о продолжении своего рода.
— Пошла в жопу, дура, — буркнул Леша со злостью.
— Я хотела бы убедиться, что ты меня понял. — Она была уже рядом с дверью.
— Я тебя понял, — отвечал Леша. — Мы решим эту проблему в ближайшее время, будь уверена.
Нина рассмеялась не столько оттого, что ей было весело, сколько от очевидности той перемены, что произошла с Лешей. Теперь он уже не был роковым любовником, но заурядно злился на свою неудачу и потому терял всю свою инфернальность.
— Я зайду завтра в это же время, — сказала она и вышла.
— Ну сука, — проскрипел ей вслед Леша. — Я тебе устрою сеанс прямой космической связи…
Нина спустилась к себе в бодром состоянии и нашла Аню на кухне рыдающей над сгоревшей яичницей.