Рядом выросла фигура какого-то крупного мужчины, который наклонился и спросил:
— Горячее подавать?
Соснов медленно успокаивался.
— Спасибо, — буркнул он. — Мы уже согрелись. Мужчина отошел, и Соснов произнес со вздохом:
— Прости, Нина. Для меня это было непростое признание, вот я и сорвался. Не надо меня прощать.
— Тебе это, может, и не нужно, — сказала Нина. — А мне так просто необходимо. Я еще сама до конца не понимаю, как это все принять.
Она вдруг с ужасом почувствовала, что у нее начинается внутренняя дрожь, тот самый озноб, что сопровождал все ее прежние акции. Вадик Соснов быстро превращался в объект для стрельбы, и она уже даже ощущала холод пистолетного металла в руке. Это было какое-то наваждение, от которого следовало немедленно избавляться. Нина подняла голову и посмотрела на Вадима, который курил сигарету, глядя по сторонам.
— Вадик, — проговорила она, — извини меня за этот дурацкий разговор. В нем не было никакой необходимости, верно?
— Не знаю, — Соснов удивленно пожал плечами. — Для меня это было очень важно. Я долго делал вид, что про все забыл, а на самом деле это оставалось занозой в сердце. Наверное, хорошо, что я во всем признался.
Нина вдруг улыбнулась.
— Ты уже не считаешь меня ничтожеством? Вадим вздохнул и ответил:
— Я себя считаю ничтожеством. Прости, Нина, но я, пожалуй, пойду.
Он затушил сигарету, поднялся и подозвал официанта. Тот подошел, и Соснов сунул ему свою визитную карточку.
— Счет пришлите мне, — сказал он. — Спасибо, все было очень вкусно.
— Все оплачено, — пробормотал официант, но Соснов его уже не услышал.
Махнув рукой засидевшемуся телохранителю, он неторопливо вышел на улицу, не замечая ничего вокруг. Он слишком долго приучал себя к равнодушию и цинизму, и мимолетное прикосновение к искренности всколыхнуло в нем целый пласт забытых чувств. Теперь он не знал, что лучше — сразу все забыть или, наоборот, послать все к черту и вернуться к собственному «я». Если, конечно, было к чему возвращаться.
Нина осталась сидеть за столиком одна, все еще разбираясь в собственных ощущениях. Она чувствовала, как какая-то неведомая сила толкает ее подняться, взять пистолет и отправиться следом за Вадимом. Во всей этой истории должна была быть поставлена точка, и этой точкой мог быть только Соснов, главный виновник происшедшего. Ведь он все врал, он возненавидел Колю за его простоту и прямодушие, за то, что тот не смутился присутствием большого начальника, и только это и толкнуло его по-барски наказать ослушника. Разве это хамское чванство не заслуживало пули? Но, с другой стороны, она чувствовала, что только что совершила самый большой подвиг в своей жизни. Что ей за дело до его недостатков? Она простила его со всей его непомерной гордыней, суетной жизнью и холодом в сердце. Бог ему судья. И от этих мыслей на душе становилось легко и ясно.
Сам Соснов в это время подъезжал к собственному дому. Машина остановилась у подъезда, и телохранитель Женя выбрался первым, чтобы оглядеться вокруг и заглянуть в подъезд. При этом он играл какого-то американского героя, то ли Иствуда, то ли Сталлоне — крутой парень с чуть снисходительным отношением к жизни.
— Порядок, Вадим Сергеевич, — кивнул он. Соснов не торопился.
— Алик, — попросил он водителя, — выйди-ка на минутку.
Тот послушно поднялся и выбрался, захлопнув дверцу. Соснов достал из сумки небольшой компьютер, включил его и некоторое время ждал, пока компьютер зарядится. Потом пощелкал клавишами, и в возникшем окне появился телефонный номер. Он поднял телефонную трубку.
— Алло? — послышался голос в трубке.
— Это Председатель, — сказал Соснов устало. — Свяжите меня с генералом Чернышевым.
Что-то щелкнуло, пропищало, потянулись гудки. Наконец генерал снял трубку.
— Генерал Чернышев слушает.
— Вот о чем я подумал, генерал, — сказал Соснов задумчиво. — Последнее указание Старейшин рождено паникой и страхом за собственную безопасность. Вам не кажется?
— Это небезосновательный страх, — возразил генерал. — Если сорвется наша операция, то положение сильно усложнится.
— Я не верю, чтобы все было так просто, — сказал Соснов. — Нет, они в очередной раз пытаются размешать чай в стакане. Нас натравливают друг на друга!