Кровная месть - страница 130

— Командир, — говорила она снисходительно, — я, между прочим, сама старший лейтенант милиции в прошлом, так что мне не надо заливать.

Обычно этот аргумент становился решающим. Очевидность совершившихся с нею перемен производила на них вдохновляющее впечатление.

К Москве она подъехала в особенно жаркий день, и кондиционер в ее машине своим гулом вызывал у нее головную боль. Последний раз ее остановил инспектор ГАИ на въезде, внимательно проверил документы, осмотрел машину, покачал головой.

— На таких «джипах» только рэкетиры ездят, — сказал он.

— Не хотите ли вы сказать, что вы их регулярно останавливаете? — усмехнулась Нина.

Он вернул документы и отдал честь.

— Отнимут, — сказал он со вздохом. — Вы ее продайте лучше.

— Разберемся, — сказала Нина.

В конверте, который ей передал бывший житель Барселоны, был адрес почтамта, куда ей следовало обратиться за письмом до востребования. Хотя она и прожила в Москве почти год, но город знала плохо и потому изрядно поплутала, пока нашла нужное почтовое отделение. Ей передали старый, потрепанный конверт и даже сказали:

— Долго же вы за ним шли.

Нина глянула на почтовый штемпель, конверт был послан на имя Нины Шимовой еще в то время, когда она готовилась к убийству Стукалова. Феликс действительно готовился ко всему загодя.

«Милая моя девочка, — писал он еще тогда, — странно прощаться с тобою, когда все мы живы, дела идут неплохо, и еще некоторое время мы с тобой будем работать в предельной близости. Но время подходит, я это чувствую, и потому я запускаю эту программу. Конечно, за свою работу ты получила какие-то деньги, но к тому времени, как ты получишь это письмо, от них и следа не останется. По моим расчетам, ты должна пройти длительную адаптацию за рубежом, после чего вернешься в новом облике для продолжения уже своих личных дел. Я знаю, ты не успокоишься, пока не найдешь всех своих врагов. Если все будет хорошо, я сам тебя встречу, но если это письмо попало к тебе в руки, значит, все не так уж хорошо. Ты осталась одна. Но не пугайся, у меня в Москве остались друзья, которые смогут тебе помочь. Прежде всего отправляйся по указанному адресу и поселяйся в той квартире, что будет тебе предоставлена. Она со всем своим содержимым приготовлена для тебя. Тебя также ждет новая машина и валютный счет в банке. Надеюсь, экономическая ситуация к тому времени не ухудшится настолько, чтобы все это было аннулировано. О деньгах этих не думай, они твои. Не так чтобы очень много этих денег, но больше я достать уже не смог. Они оформлены, как наследство твоего мужа, умершего полгода назад, и налог за них уже уплачен. Каждый, кто сунется к тебе с попыткой отстегнуть свою часть, заслуживает пули. Но оружие тебе уже придется добывать самой. Итак, квартира, машина, деньги и несколько телефонов, по которым тебе окажут помощь, вот и все мое наследство. Ты спросишь, почему я так поступаю? Наверное, потому, что чувствую тебя родной. Я вовлек тебя в грязное политическое дело, я сам во многом оказался обманут и должен буду заплатить за свои ошибки, но ты должна жить, Нина. Ты молода, у тебя еще будет любовь, будут дети, и жизнь продолжится. Думая об этом, я считаю, что прожил жизнь не зря. Прости мне эти сентиментальные строки, я стал стар и чувствителен. Любящий тебя Феликс Даниленко.

Кто-то постучал в стекло, и Нина отвлеклась от воспоминаний. Какой-то кавказец приятной внешности, лучезарно улыбаясь, предлагал ей выйти и побеседовать с ним. Нина опустила стекло и спросила:

— Что, купить хочешь?

— Зачем купить? — расплылся кавказец. — Туда-сюда, шашлык, шампанское… Не пожалеешь, да?..

— Ладно, — кивнула Нина. — Жди здесь, на углу. Я сейчас подъеду.

И она тронула машину с места. Конечно, было весело представить этого болвана, дожидающегося ее здесь полдня, но веселиться в этот момент ей не хотелось. Голос Феликса звучал в ее ушах, его старческое лицо, всегда гладко выбритое, с грустными глазами, всплывало перед ее взором, снова безмолвно прощаясь с ней. Она вдруг поняла, что с самого начала безоговорочно приняла его опеку именно потому, что чувствовала это родство душ, приняла его отеческую заботу и держалась за него, как за единственно близкого человека во всем свете.