— Да, могли бы. Помогите мне срочно найти Константина Дмитриевича.
— Это вам совершенно необходимо? — спросил я еще на всякий случай.
— Совершенно, — подтвердил он.
Я кивнул, наклонился к нему и тихо предложил:
— Тогда давайте пройдем в мой кабинет. Я попробую что-нибудь сделать.
Он сразу встал и пошел за мной. Мы поднялись на наш этаж и вошли в мой кабинет, где находился Сережа Семенихин с какими-то распечатками.
— Александр Борисович, — обратился он ко мне, — тут у меня товарищи Ратникова по военной службе.
— Эти-то тебе зачем? — удивился я.
Я никоим образом не поощрял их рвение по части поисков кандидатов в Бэби, но они и без этого уже просмотрели тысячи разных лиц. Они слепо верили в компьютерное следствие и горели желанием доказать мне его широкие возможности. Пока получалась одна насыщенная цифрами статистика, а следствие не шло.
— Между прочим, он служил в батальонной разведке, — сказал чуть обиженно Сережа. — Это то, что сегодня называется спецназ.
— Он что, поддерживал с ними отношения? — спросил я.
— Это и надо проверить, — сказал Сережа. Я махнул рукой.
— Проверяй. По солнечногорскому делу анализ провел? Тут он засиял.
— Все, Александр Борисович. Преступник уже арестован, дает показания.
Это был для меня сюрприз — ребята без меня раскрыли одно из наших параллельных дел, не отходя от своего компьютера.
— Подробности потом, — сказал я, кивая на Собко. — У меня важное дело. Но я восхищен!»
Он ушел, и я предложил Леонарду Терентьевичу присесть. Старик внимательно за мной наблюдал, и у меня было неприятное ощущение, будто я нахожусь в рентгеновском кабинете.
Я позвонил на квартиру Меркулова и застал там его дочь Лиду.
— Лидочка, детка, — сказал я, — мне срочно и смертельно нужен Костя.
— Саша, ты же знаешь, он замотался со своими делами, — пожаловалась мне в ответ Лида. — Третий день торчит где-то на Урале и каждый вечер звонит с обещаниями вернуться в ближайшие дни.
— На Урале, — повторил я. — Ну ладно. Когда вечером он позвонит, скажи ему, что все самое интересное происходит все-таки в Москве.
Я положил трубку и тяжело вздохнул.
— Секретная командировка, — сказал я. — Будет в ближайшие дни.
Собко усмехнулся и покачал головой.
— И с каких пор выезды заместителя генерального прокурора стали обставляться такой секретностью?
— Он там вовсе не как заместитель генерального, — возразил я. — Он там как член президентской комиссии по наведению порядка в стране любыми средствами.
— Вот как? — чуть удивился Собко. — Так, значит, он тоже в этом участвует?
— В чем — в этом? — переспросил я.
— В этой глупой затее с провокациями против «Народной воли».
Конечно, любой нормально мыслящий человек мог и сам вычислить эту комиссию по сообщениям в печати, но я почему-то обиделся за Костю.
— А что вы об этом знаете? — спросил я с вызовом.
— Я знаю об этом больше, чем сообщается в прессе, — сказал Собко. — Вы забываете, что я работаю в аналитическом отделе Верховного Совета. Ничего глупее они и придумать не могли, мне досадно, что Константин Дмитриевич оказался замешан в этой суете.
Мне тоже было досадно, но признаваться в этом я не собирался.
— Кто знает, — сказал я, — может, и до вас не все доходит. Во всяком случае, вся эта работа начата с вашей подачи, Леонард Терентьевич.
Он посопел, сдерживая свое негодование.
— Я говорил вам о «Народной воле» вовсе не для этого.
— В прессе принято другое наименование этой организации, — заметил я. — Суд Народной Совести.
Он вздохнул.
— Первоначальный проект носил название «Народная воля», а появление этого самого Суда — это демагогическая выдумка нового поколения.
Я выдержал паузу, чтобы предельно уважить его откровенность.
— Леонард Терентьевич, — сказал я, — вы понимаете, что только что вы признали себя участником противоправительственного заговора.
Он посмотрел на меня все еще в нерешительности.
— Но вы действительно являетесь доверенным лицом Константина Дмитриевича?
— Смотря в чем, — сказал я. — Он полностью доверяет мне в выборе напитков, но приготовление, скажем, бараньих ребрышек на углях он не доверит никому. Вы знали эту сторону его личной жизни?