— Рано или поздно это должно было произойти, — сказала она.
— Он был один?
— С ним были гориллы.
— Что ты с ними сделала?
— Гориллы валяются без сознания.
— А он?
Нина промолчала.
— Ну что ж, — сказал Феликс Захарович. — Светлая память. Надо уметь удавки накидывать.
— Я должна позвонить Ане, — вспомнила Нина. — Она еще ничего не знает.
— Нет, никаких звонков, — предупредил Феликс Захарович. — Я постараюсь ее предупредить. Пусть возвращается на собственную квартиру, рассказывает что хочет про свое отсутствие, а у тебя другая планида.
— Что с нею будет?
— Пропасть не дадим, — уверенно отвечал Феликс Захарович. — Теперь так. Слушай внимательно, что ты немедленно должна сделать…
Она слушала, и вместе с изумлением от яркости приближающейся новой жизни ее не покидала какая-то томительная тревога. Все, что предлагал Феликс, было прекрасно, но она не была уверена, что имеет право на это. Ей казалось, что главное дело еще не закончено.
— Когда я смогу вернуться? — спросила она. Он рассмеялся.
— Ты погоди, окунись во все это, ощути… Может, тебе и возвращаться не захочется.
— И все-таки?
Он некоторое время молчал. Он дарил ей новую жизнь, но она осталась Бэби. От этого никуда не денешься.
— Пережди какое-то время, — сказал он. — По самочувствию… Как почувствуешь, что можно, так и возвращайся.
Они поднялись. Наступил момент прощания, и Феликс Захарович ощутил, как заныло сердце.
— Ты будешь меня встречать? — спросила Нина.
— Непременно, — сказал Феликс Захарович. — Даже если… — Он недоговорил.
— Ничего с тобой не случится, — улыбнулась Нина. — Ты бессмертный.
— Разве что, — сказал он. — Все, милая. Мы теперь долго не увидимся.
«Никогда», — вопило его сердце.
— Тем приятнее будет встреча, — Нина заглянула ему в глаза. — Не беспокойся, дед. Я очень скоро вернусь. У меня предчувствие.
Она поцеловала его в гладко выбритую щеку, и он прослезился.
— Прощай, — произнес он еле слышно.
Она поднялась на подножку автобуса, помахала ему рукой и уехала.
Он же долго сидел все на той же скамейке, приходя в себя. Ему было очень тяжело, он переживал огромную душевную потерю, но одновременно радовался тому, что успел провернуть отход Нины за мгновение до полного раскрытия. Это была победа, и ему было чем гордиться. Но это было и поражение, потому что теперь, после гибели Лихоносова, его жизнь и карьера были закончены. Он не строил на этот счет иллюзий.
Теперь ему не было нужды скрываться от слежки. Он вернулся домой на такси, поздоровался с соседями, тяжело поднялся по лестнице на второй этаж, открыл дверь и вошел.
Двое парней немедленно подхватили его под руки и буквально втащили в комнату, где находились генерал Чернышев и сам Председатель. С ними был невыразительный щуплый человечек, скромно сидевший в углу, и Феликс Захарович с ужасом вспомнил, что это самый лютый комитетский палач.
— Присаживайтесь, Феликс Захарович, — начал Председатель. — Расскажите нам про Бэби.
Феликс Захарович упал в кресло, не в силах вымолвить ни слова. Это был настоящий конец.
— Что вас интересует? — едва проговорил он.
— Где он? — рявкнул Чернышев. — Сегодня он убил Лихоносова!
— Я не знаю, — тихо сказал Феликс Захарович.
Надо было только решиться. Не надо было ничего кусать, резать вены или глотать. Игла с ядом была в его перстне на руке, и надо было только решиться. Он много раз представлял, как это будет.
— Старый негодяй, — проговорил генерал. — Кого ты думал обвести вокруг пальца?
— Вы намерены отвечать? — спросил Председатель. Феликс Захарович молчал.
— Что ж, — сказал Председатель. — Вы же знаете, что вас ждет.
Парни ухватили его за руки и принялись пластырем приматывать их к ручкам кресла, а он все еще не мог решиться, все еще ждал чего-то. И только после того, как виновато улыбающийся палач шагнул к нему, он повернул перстень, нажал куда надо и ощутил спасительный укол в основании пальца.
К удивлению собравшихся, он вдруг улыбнулся и сразу обмяк Палач кинулся к нему, пощупал пульс, глянул веко и разочарованно произнес:
— Я так и знал. Он отравился!..